Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Не будем, однако, хватать за язык знаменитого гуманиста и просветителя. Хотя, кто знает – живи Руссо во времена Тойнби и Хантингтона, или, тем паче, в наше время, то, уличённый «кем надо» в “hate crime”, наверное (да простят моё робкое предположение несгибаемые борцы за истину), остался бы при своей неполиткорректности. К счастью для Руссо, лишь через через несколько лет после его смерти во Франции появилось цивилизованное средство для избавления общества от неугодных – гильотина. Вздымаясь на эшафоте на голову выше самого высокого из граждан, она в мгновение ока способна была укоротить на голову даже и самого короткого из них.

Преимущества последней перед негигиеничной верёвкой были настолько очевидны, что косое лезвие гильотины исправно действовало во Франции чуть не двести лет, с гаком пережив полёты в космос Юрия Гагарина и его коллег.

Возникает естественный вопрос: могут ли государства, на протяжении столетий столь агрессивно заявлявшие о себе в истории, называться христианскими?

Ответ столь же ясен, сколь и естествен: Нет!

Принимая к рассмотрению христианское бытие не только Европы, но и России, пожалуй, можно согласиться с Ницше, заявившим: «В сущности, христианином был только один, и тот умер на кресте»… Приходится констатировать, что история христианства есть процесс постепенного отхода от первоначальной истины.

Отсюда вывод: христианским может считаться лишь то государство, законы которого опираются на принципы, близкие евангельским, в сознании народа доминирует мораль, а практика исполнения их всеми слоями общества (включая правительство, вооружённые силы и прочие силовые структуры) не входит в противоречие с исторически выверенными (в данном случае христианскими) нормами морали и нравственности. Государства, лишь формально исповедующие эти нормы, относятся к христианской цивилизации, поскольку их становление происходило пол началом христианства, но считаться христианскими они не могут. Последнее возможно лишь при осознанном исполнении указанных начал и принципов.

Итак, XX столетие сказало за себя. О том же, судя по его началу, «говорит» и XXI в. Он не только не обещает «христианским государствам» евангельского умиротворения, а остальным народам мир и благоденствие, но, похоже, усугубляет антихристианские тенденции.

Но не только «там», – и в России происходила беспощадная борьба с религиозностью духа, подрывая духовные связи народа и самые основы его сосуществования.

В этих целях в 1920 гг. проводилась схожая с «западной» массированная кампания по дискридитации семьи, подчёркнутая ненавистью к культурно-исторической самобытности страны. Знаменем всего этого был недоброй памяти Лев Троцкий и тьма ненасытных во зле и разрушении интернационалистов.

В своей чёрной злобе семеня вокруг «мелких бесов» Фёдора Сологуба, а в делах своих обгоняя колченогую мелкоту, отнюдь не великий «лев», корчась над письменным столом в приютившей его Аргентине, посылал проклятия «предателям» и отступникам от заповедей «великого Октября». Тряся гривой и пытаясь рычать, «как лев», но от этого не переставая быть политическим пуделем, Троцкий изо всех сил пытался влиять на события в России. Посыпая свою голову пеплом, визжал и выл он над бездыханным телом «преданной (понятно, что русскими) революции».

О чём же так горько голосил и безутешно рыдал Троцкий, провидчески роняя голову на стол?

А вот о чём: «Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый «семейный очаг». А они – «контрреволюционеры и предатели»! – зовут народ и Страну «назад, к семейному очагу!».

«Трудно измерить глазом размах отступления!» – в отчаянии всхлипывал воитель с «отсталыми» традициями семьи, а более всего с освобождающейся от дурмана Россией. Но, что любопытно: если в марксизме не троцкистского толка семья считалась первичной ячейкой государства, в этом отношении не особенно расходясь с оценкой другими народами и культурами, признавшими институт семьи традиционным и общественно необходимым, то западные марксисты в лице Райха и его клики смотрели «дальше». Они были озабочены устранением государства в том виде, в каком оно пережило I Мировую войну…

Глава седьмая Социальный псевдофашизм