Цепная лисица

Опустившись на корточки, я касаюсь прутьев пальцами и тут же отдергиваю руку, обжегшись холодом. На подушечках пальцев выступают тёмные пятна, точно я подхватила проказу. “Как должно быть ему холодно”, — с жалостью думаю я, внимательнее вглядываясь в котёнка. Меховой помпон с потухшими, безразличными к жизни глазами, а за ними — непроглядная тьма первородного хаоса, ледяная пустыня без конца и начала.

— Луи, — зову. И вдруг в памяти будто вспыхивает свеча, освещая забытое. Прежде, чем успеваю произнести догадку вслух, котёнок открывает пасть:

— Молчи, молчи же, сбежавшее дитя, — шепчет хор голосов. Зыбкий, гулкий, он доносится зловещим эхом из распахнутой чёрной глотки Луи, точно внутри его мохнатого живота поселилась свора демонов. — Молчи. Мы говорим только с теми, с кем сами пожелаем. Трёхглазый ворон подавится своей мечтой, ему не дано обуздать хаос. Нет такой клетки, что удержит стихию.

Луи смотрит на меня пустыми глазами, его окружает аура смерти — стылая, мёртвая, пробуждающая в душе первобытный ужас. Только отчего-то я знаю — бежать бесполезно.

— Что, что говорит вам? — возбуждённо спрашивает оратор. — Обо мне? Что говорит? О будущем? Мне нужно знать! Скажи же!

Кажется, кроме меня никто не слышит голоса Тени. Мертвецы безразлично пялятся кто в стены, кто в пол. Оратор взволнованно ожидает ответа.

— Глупец! Возомнил, что ему чужды сомнения живых, — шипит из клетки Луи, — решил, что куцая его душонка выстоит под взглядом Матери Ша. Но он слаб. Слабость его походит на хрупкую кость старика. На сыпучий обрыв. На трухлявую дамбу. Не знает, глупец, не чует своей немощи, не понимает где искать свою слабость, как изловить не ведает… Трёхглазый ворон сгинет, — гулко смеются тени. — Мы, наконец-то, слышим Мать. Она велела нам подождать. Грядёт пир из многохвостых душ. Ты приведёшь нас к нему. Жди. Жди, как велела Мать.

— Что оно говорит? — визжит трёхглазый и трясёт меня за плечо. Даже если бы хотела, не смогла бы ему ответить — губы примёрзли одна к другой.

Тусклые, точно пыльная галька, глаза Луи приближаются, превращаясь в воронки, затягивая вглубь.

А там, в глубине — ледяное уныние мёртвого океана, отчаянные крики вечно тонущих, задыхающихся душ. И страшный, отупляющий голод, какой не способны испытывать живые.

— Вот что тебя ждёт! — громыхают голоса. Они всюду, затекают в уши стылой водой. Грохочут в сердце. — Наш мрак станет твоим.

Я горько плачу, слёзы леденеют не успев сорваться с ресниц. Шепчу:

— Тут так одиноко… так холодно…