Цепная лисица

— Ещё не знаешь насколько, — смеются озлобленно тени. Их смех походит на кашель умирающих от чахотки стариков.

— Столько тоски… Хватит целому миру. Мне так жаль, что это случилось. Так жаль, что это происходит с вами…

— … с нами? — ошеломлённо шепчут тени. — Жаль? — озверело грохочут. — Как смеешь ты, никчёмная душонка, жалеть нас?!

Я шепчу, задыхаясь от слёз.

— Это должно быть… так больно, так страшно… существовать в подобном безумии. Вечном голоде. Холоде. Точно в Аду. На дне преисподней.

— Не бывает иначе! — осатанело ревут тени. В гневе вздымаются смоляные волны мёртвого океана, перекрывая небо. — Твоя жалость нам не нужна. Ты сгинешь! Мы поглотим твою душу!

Протягиваю к тьме дрожащие руки, шепчу сквозь слёзы, в груди щемит от невыносимой грусти. — Возьмите немного тепла. Возьмите… Согрейтесь. Хоть немного согрейтесь… — касаюсь тьмы и…

…со вскриком просыпаюсь.

И долго-долго дышу на окоченевшие пальцы.

Сцена 19. Лисёнок

— Давненько я тут не был, — хмыкнул Павел, оплатив билеты и пружинистой походкой двинулся навстречу стенду с заголовком “Ленинградский зоопарк”. Погода располагала к прогулке, на небе в кои-то веки не было ни облачка, да и ветер, обычный спутник позднего октября, похоже, на сегодня взял отгул. Пасмурным оставалось только моё настроение.

Спрятав руки в карманы куртки, я плелась следом за Павлом, полная сомнений и дурных предчувствий.

Слова Барона о истинной любви не давали покоя. В голове беспрестанно велись ожесточённые бои между здравым смыслом и партизанами-чувствами. В редкие минуты перемирия сознание принималось плодить ещё более тягостные мысли: “Если не найду лисёнка? Если джамп не сработает? Если, несмотря на помощь Барона, Гиены не оставят нас в покое? Если… Если… Если…”

— Эй, чего куксишься? — спросил Павел, оборачиваясь ко мне. Ясное небо отражалось в его глазах, делая их такими тёплыми и солнечными, что я невольно зажмурилась.

Ночь мы благополучно провели в Университете, к вечеру перебравшись в кабинет декана и разместившись в раскладных креслах. Идти домой, пока Гиены рыскали неподалёку, было бы по меньшей мере глупо.

Впрочем, выспаться мне всё равно не удалось. Уж чересчур сны в последнее время снились паршивые, хоть вовсе не ложись. После в голове осталась лишь бессвязная мешанина образов, но чувство было такое, словно ко мне наведывался сам Фредди Крюгер.

Вздохнув, я ещё раз окинула Павла взглядом. За ночь его раны немного затянулись, а с лица сошла та смертельная бледность, что так напугала меня вчера. Круги под глазами и помятый вид никуда не делись, но хотя бы отступило чувство, что он в любой момент откинет коньки. Раненая рука казалась нормальной, пока не взглянешь на Эмона — тогда она становилась прозрачной, а если прислушаться к Узам — то нет-нет, да и проскальзывали болезненные нотки.

Отросшая щетина делала Павла похожим на бандита с большой дороги. Вон — даже взгляд хитрый, ухмылка заваливается на бок — настоящий разбойник! Осталось только украсть моё сердце, ничего не предложив взамен. Впрочем, если верить Ящеру…

— Где витаешь? — в голос Павла пробралась озабоченность, он взял меня за руку, заглядывая в глаза. — Плохо себя чувствуешь? — Его взгляд соскользнул к моим губам, и тут же нахлынули воспоминания о вчерашнем безумии.

— Всё в порядке, — механически ответила я, пережимая кислород поднявшейся в груди волне чувств. — Так! Где тут лис держат? — вытянув на свободу руку, я шагнула мимо зевак к стенду и с утрированным вниманием уставилась на карту зоопарка, словно где-то на ней было зашифровано местонахождение сундука с сокровищами.

Павел подошёл сзади, встал едва не касаясь грудью моей спины.

— Наверно здесь, — его рука потянулась из-за моего плеча, показывая на изображение волка. Слишком близко… Я услышала размеренный стук его сердца, горячее дыхание лизнуло шею. Почувствовала, нежели поняла разумом — хочет поймать, обнять. Привлечь к ответу…

Кто мы теперь друг другу? Изменил ли что-нибудь наш глупый поцелуй в подсобке?