Цербер-Хранитель

Мирон отошел еще на пару шагов от люка, на котором неминуемо остались отпечатки его пальцев. Вот тебе и еще одна дилемма. Если стереть свои отпечатки, то сотрутся и отпечатки возможного убийцы. А если не стирать, то у полиции возникнут вопросы. Впрочем, они и так возникнут. Например, кто, находясь в здравом уме и трезвой памяти, станет ломиться в запертую на замок водонапорную башню? Ладно, ломиться – это еще полбеды! Кто станет заглядывать в водонагревательный котел? Зачем? С какой целью? Мирон бы на месте полицейских непременно насторожился. Уж больно странная получается история, уж больно сказочная. Он уже почти решил, что отпечатки нужно стереть, когда в кармане его штанов завибрировал мобильный. Может быть, Харон решил дать еще какие-то ценные указания?

Звонил не Харон. Звонила Марта, и в голосе ее отчетливо слышалась тревога:

– Мирон, вы где? – спросила она, минуя всякие светские условности. Одно это уже само по себе казалось подозрительным.

– Я тут, – сказал Мирон и добавил: – В смысле, в усадьбе. Решил прогуляться по парку. Что-то случилось?

– Случилось! – Она не тратила время на разъяснения. – Нам нужна ваша помощь. Как можно быстрее подходите к крылу «А». Вы помните, где у нас крыло «А»?

– Я помню. – Он даже кивнул в подтверждение своей крепкой памяти.

– К косметологическому кабинету, пожалуйста! Я уже бегу.

Представить Марту бегущей у Мирона никак не получалось, а вот представить причину, по которой она может сорваться на бег, запросто. И даже не одну причину. Поэтому и сам он не пошел, а побежал. Ни отпечатки не стер, ни люк не задраил, ни башню не запер. Мчался по дикой половине парка, уже нисколько не заботясь о том, что о нем подумают гости центра. Главное успеть. Главное, что бежать нужно к корпусу «А», а не к флигелю.

К корпусу «А» они подбежали вместе с Мартой. За Мартой трусила процедурная медсестра, в руке у нее был оранжевый чемоданчик с реаниматологической укладкой.

– Кто? – спросил Мирон, пытаясь унять сбившееся от бега дыхание.

– Там! – Марта махнула в сторону косметологического кабинета. – Машеньке стало плохо! Предполагаю, анафилаксия!

Дверь в косметологический кабинет была распахнута, а на сияющем кафеле рядом с кожаной кушеткой извивалась и сипела косметичка Машенька. Ни ее мучительные и почти бесплодные попытки сделать вдох, ни посиневшее и распухшее лицо не оставляло сомнений в том, что Марта была права насчет анафилаксии. Рядом с Машенькой на коленях стояла массажистка, имя которой Мирон еще не запомнил. Дышала она почти так же тяжело, как и Машенька, только от испуга, а не из-за асфиксии.

– Марта Генриховна, слава богу! Видите, что у нас тут?!

– Видим! – в один голос сказали Мирон и Марта.

Дальше действовал уже один Мирон, на то он и реаниматолог, а Марта учинила допрос с пристрастием массажистке. Допрос Мирон слушал краем уха, пока проводил осмотр, набирал в шприц эпинефрин и делал Машеньке спасительную инъекцию.

Массажистку, работавшую в соседнем кабинете, позвала к Машеньке Астра. Она же позвонила по внутренней связи в процедурный, а Марте Генриховне позвонила уже сама массажистка. Ну а Мирон оказался последним в этом длинном списке. Хорошо хоть, успели вовремя. Не растерялась Астра, не бросила Машеньку в беде, подняла всех на уши.

Эпинефрин подействовал быстро, Машеньке легчало на глазах. Она уже порывалась сесть и даже пыталась что-то сказать.

– Раньше такое случалось? – спросил Мирон, хотя и понимал, что для расспросов еще не время.

– Машенька кивнула, прохрипела:

– Орехи…

– Орехи?

Мирон обвел внимательным взглядом кабинет. Кабинет был уютный, если не сказать гламурный. На рабочем столе Машеньки лежала надкушенная шоколадка. Он подошел к столу, взял в руки шоколадку.

– С дробленым фундуком? – Мирон перевел изумленный взгляд на Машеньку. Ни один аллергик не станет по собственной воле принимать аллерген. Нет дурных! – Машенька, это ваше?

Она испугалась так сильно, что следом испугался и он сам – хоть бы не повторился приступ, только на сей раз сердечный.

– Вы не заметили? Съели шоколад, не обратив внимания, что в нем есть орехи?

Машенька энергично и, как ему показалось, благодарно закивала в ответ.

– Надо все-таки быть внимательнее, – сказал Мирон. – В следующий раз читайте состав.

– Для приема пищи у нас есть определенное время и определенное место! – Послышался за их спинами скрипучий голос Розалии Францевны. В пылу спасательной операции они не заметили, как она вошла в кабинет. – И благодарности от пациентов, – она многозначительно посмотрела на злосчастную шоколадку, – в нашем учреждении запрещены!

– Это не благодарность… – засипела Машенька, – это мое… моя… – Она была готова расплакаться, но Мирон не позволил.

– Это оплошность, а не преступление, – сказал он, глядя прямо в стылые глаза Розалии Францевны.

– За эту так называемую оплошность, – та поморщилась, – она едва не поплатилась жизнью, а мы – репутацией центра.