Церемонии

Фермер провел пальцем по строчкам, отыскивая все записи за тридцать первое июля. Пользоваться таблицами оказалось непросто. Следовало внимательно читать сноски и учитывать коэффициенты для високосных лет, и ряды крошечных цифр начинали танцевать в неверном свете. Но с неприятным замиранием сердца Сарр разобрал, что, сколько он мог судить, мать и в самом деле права. Более того, если верить таблицам, за последние сто лет полная луна приходилась на последнюю ночь июля только дважды, в 1890 и 1939 годах.

Фермер принялся расхаживать туда-сюда по гулким широким доскам пола. Ему все еще не хотелось подниматься наверх – особенно теперь, когда словам матери нашлось хоть какое-то научное подтверждение. А от этих корявых картинок, которые она ему показала, у Сарра все еще гудела голова, как будто в мозг проник рой насекомых и никак не мог выбраться наружу. Аляповато раскрашенные изображения уже не казались ему такими чуждыми, и, – чем дольше он размышлял о них, – не такими уж неправдоподобными. Роза с губами и зубами. Черное создание под названием «дхол». Странный рисунок из двух колец…

Сарр был уверен, что какой-нибудь стих из Библии наверняка помог бы успокоиться. Но книга лежала наверху, рядом с Деборой, и, хотя Порот знал каждое слово наизусть, ему необходимо было видеть надежный печатный текст.

Взгляд упал на витиевато украшенный переплет. Сборник стихов, которые читал Фрайерс, по-прежнему лежал на столе. Сарр вздохнул, сел обратно в кресло-качалку и открыл книгу. Он вспомнил, с каким трудом продирался сквозь нее много лет назад, подчеркивал строчки и писал заметки на полях, будто слова простых смертных были достойны такого же внимания, какое он уделял слову Божиему.

И все же в этой старой, зазубренной религии его детства можно было найти некоторое утешение. Книга раскрылась на стихотворении, которое он учил в городской библейской школе. Наверху страницы опрятным детским почерком было выведено: «Рождественское размышление». Старый добрый Мильтон, неизменный, мрачный и благочестивый. «На утро Рождества Христова», ода на рождение Спасителя. Порот читал, проговаривая слова одними губами и почти не задумываясь об их значении, находя, как он и надеялся, утешение. До тех пор, пока с содроганием не осознал, что именно читает. Он прочел строфу еще раз.

Блаженства полнота,
Что ныне начала уже сбываться:
Подземный змий, Дракон
Уже не столь силен —
Теперь изрядно вынужден ужаться
И, чуя скорый свой конец,
Ярится, заковав себя в броню колец.[8]

Отчего он снова задрожал? Ведь в стихотворении звучала абсолютная уверенность: Христос изгнал дракона и царство зла низвергнуто… Но что-то твердило: тот ждет, все еще ждет, как говорил другой поэт, нового цикла, нового Рождества, которое случится, может быть, лишь через много тысяч лет, чтобы снова вырваться на свободу.

Порот закрыл книгу и какое-то время сидел очень прямо. Доски пола поскрипывали под качающимся туда-сюда креслом. Но как бы быстро ни качалось кресло, и как бы ни старался Порот, он не мог избавиться от внезапно охватившей его ужасной убежденности. Нынче владычествует Господь. Но тот, другой, поджидает внизу. И рано или поздно придет его черед.

* * *

Она пришла к нему этой ночью. Луна давно зашла, с лужайки пропали светлячки. Он проснулся и увидел, что она склонилась над ним, как суккуб, и пристально всматривается ему в лицо.

Сонно моргая и едва соображая, он попытался сформулировать вопрос, но женщина прижала руку к его губам и покачала головой. Не отрывая от него горящих глаз, села рядом с ним на постели. Соски четко проступали сквозь ткань ночной рубашки. Он невольно обнял ее, оттолкнул одеяло ногой и оказался перед гостьей голым и возбужденным после уже позабытого сна. Потом заставил ее лечь рядом с собой. Она по-кошачьи изогнулась, когда он провел ладонью ей по телу, и задрала ночную рубашку выше бедер. Он почувствовал, как она рукой направляет в себя его член. Там было сухо как в пустыне, он не мог протолкнуться. Протянул руку и коснулся густых волос, с которых вчера капала вода из ванны. Они были сухими как солома.

– Подожди, – прошипела она, – я сама. – Она поднесла пальцы ко рту. – Черт подери, у меня нет слюны!

– Не нужно спешить…

Она заставила его замолчать, положив ладонь ему на губы, но не сразу убрала руку.

– Смочи меня языком.