Церемонии

Матфей Гейзель стоял рядом с ним и печально размышлял об усопшей, в то же время с невольной завистью поглядывая на свежеокрашенный коровник слева, на сочную зелень полей, на богатые пастбища и впечатляюще обширное хозяйство Стуртевантов на некотором расстоянии впереди.

– Может статься, – сказал он, почесывая подбородок, – что они сейчас сидят на ферме у Фреда Троэта и гадают, куда это мы все подевались.

Стоящий позади них со сложенными на груди руками Нафан Лундт расхохотался

– А так им и надо, – заявил он. – Этой троице, кажется, никогда не было дела до остальных.

– Уверен, у них есть на то свои причины, – почти про себя сказал Амос. Он опустил взгляд на сложенные перед собой руки. Служба началась с обязательного послания из Иеремии.

«И придут они, и будут торжествовать на высотах Сиона; и стекутся к благостыне Господа, к пшенице и вину и елею, к агнцам и волам; и душа их будет как напоенный водою сад, и они не будут уже более томиться…»

Лишь когда закончились молитвы и члены общины вовсю распевали гимны, Матфей Гейзель подтолкнул Амоса локтем, тот поднял глаза и увидел то, что уже заметили многие на лужайке: с заднего двора дома Стуртеванта поднималось тонкое черное щупальце дыма.

* * *

Рози держал в руках большое, гладкое и белоснежно-белое яйцо. Если оно и было немного тяжелее, чем следовало быть яйцу такого размера, никто другой об этом не догадывался. Глаза старика поблескивали от удовольствия, какое испытывает мать, точно уверенная, что ее дети питаются лучше всех в мире. Он разбил яйцо о край уже наполовину наполненной миски, вылил содержимое внутрь и взбил жидкость в желтую пену.

– Проголодались? – весело спросил он через плечо.

– Я всегда голодный, – сказал ссутулившийся над столом Фрайерс. Он был небритым, с нечесаными волосами. Сидящая напротив него Кэрол добавила:

– Это все знаменитый деревенский воздух.

Рози усмехнулся.

– Прямо музыка для моих ушей!

Он вылил жидкость из миски на сковороду, и она пошла пузырями и зашипела как адское пламя.

После завтрака Кэрол и Джереми почувствовали себя отяжелевшими и объевшимися. Пока Рози сновал по кухне, молодые люди сонно вышли из дома и спустились с заднего крыльца. Кэрол скинула туфли в траву. Фрайерс неуверенно расшнуровал кеды. Было уже почти одиннадцать, солнце стояло высоко над головами. Пороты все не возвращались.

Фрайерс сонно взял Кэрол за руку и потянул за собой. Вдвоем они спустились к ручью по сухой нестриженой траве. Было жарко, и к тому времени, как они миновали коптильню и амбар, Кэрол с трудом держалась на ногах. Склон казался все более крутым, и у воды спускался под совсем уж невозможным углом, так что девушка едва не скатилась вниз, в растущие у воды тростники. Зелень как будто кружилась вокруг нее. Кэрол почувствовала, как пальцы Джереми соскользнули с ее запястья. Она плыла – синее небо под ногами, зеленая трава над головой, а может наоборот… Девушка моргнула и помотала головой, пытаясь встряхнуться. Солнечные блики на поверхности ручья были очень яркими, почти ослепительными. В ушах у нее стоял гул текущей воды, и девушка уже не могла понять, шумит ли это ручей или ее собственная кровь.

– У меня такое ощущение, что я не спал несколько недель, – сказал Джереми и зевнул. Он снял очки и опустился рядом с Кэрол на колени, потом лег прямо на берегу ручья. Она склонилась, чтобы его поцеловать, и обнаружила, что он уже спит. Девушка легла на траву рядом с ним, ногами к воде, и за мгновение до того, как ее голова коснулась мягкой земли, подумала с короткой и ужасающей ясностью:

Рози нас чем-то опоил…

Они уснули.

* * *

Но обитатели коптильни бодрствовали – и были чрезвычайно злы.

Спокойная жизнь поселившихся под самой покатой крышей строения ос была нарушена незадолго до рассвета парой голых женских ног, которые грубо просунулись в их мир сквозь дыру в потолке. Несколько насекомых в тот момент улетели из гнезда. Другие по чистой случайности сумели выбраться наружу сквозь небольшую щель между досками, не заткнутую женским трупом. Но как обитатели чердака, которые внезапно обнаружили, что кто-то заколотил их единственную дверь, большинство насекомых оказались запертыми в темноте и жаре, и единственный выход на свободу намертво запечатала разлагающаяся человеческая плоть.

Они ярились и отчаянно пытались выбраться наружу. Их неистовство росло с каждой минутой по мере того, как солнце поднималось все выше и воздух в тесном пространстве становился горячее. Слепые, обезумевшие создания нарезали яростные круги вокруг похожего на мозг гнезда, в озлоблении жаля друг друга.

* * *