Церемония (ЛП)

При мысли о еде у нее бурчит в животе. Во время обеда ее мутило, и она не стала есть, что не ускользнуло от внимания Малдера: оторвавшись от своего пастрами, он склонил голову набок и выразительно приподнял бровь. Скалли начала нормально питаться только спустя три недели после событий с Фастером, и Малдер выражал некоторое беспокойство по этому поводу, пусть и без лишней назойливости. Скалли была благодарна ему и за то, и за другое. Теперь он смотрит на нее с мечтательным выражением, как будто его только что вырывали из приятных фантазий.

- Проголодалась? – спрашивает Малдер.

- Пожалуй. А где мы сейчас?

- Точно не знаю. Где-то недалеко от поселений амишей, - говорит он, указывая на желтый дорожный знак с изображением повозки. – Если не найдем, где поесть, можем пристрелить одну из этих коров и устроить барбекю.

Как только она смиряется с мыслью об обеде в придорожном кафе, где в меню будут только курица и вафли, они натыкаются на итальянский ресторанчик, который кажется довольно уютным и выглядит так, словно на самом деле имеет непосредственное отношение к Италии – настоящий мираж посреди полей, засаженных кукурузой и пушистыми сине-зелеными колосьями овса. Читая меню на входной двери, Скалли вдруг понимает, что искренне рада перспективе хорошо поесть и спокойно посидеть вместе с Малдером: не бросать то и дело встревоженные взгляды на дверь, держаться за руки, угощать друг друга с вилки, разделить один десерт на двоих. Может, у них и не может быть нормальной жизни, но все равно возможность провести этот вечер с ним делает ее удивительно счастливой. Настолько счастливой, что в это трудно поверить.

Позже ей удается снова попробовать их ужин на вкус, – вечером, когда они целуются на кровати. На губах Малдера все еще чувствуется резковатый привкус сухого вина с едва уловимой примесью чеснока. С самого возвращения домой они так и не вставали с постели, иногда обмениваясь короткими фразами, произнесенными тихими, охрипшими голосами, но вновь и вновь возвращаясь к поцелуям. Скалли наклоняет голову, чтобы ему было проще прильнуть к ее рту, и полностью теряет контроль над собой, заодно с ощущением времени и пространства, словно попала в какую-то черную дыру. Ей внезапно приходит в голову, что они затеряны здесь, в его комнате, на этой кровати, изолированы от мира, словно два путника, выброшенных бурей на берег какого-нибудь полуострова. А когда она осознает, что застрять на полуострове по определению невозможно, то поспешно осаживает свое неуемное критическое мышление и проникает языком еще глубже в его рот.

Вселенную, которую она назначила местом их обитания на сегодняшнюю ночь, наполняют лишь периодически пробегающие по потолку строгие геометрические линии света от фар проезжающих мимо машин и тихие булькающие звуки, исходящие от слабо освещенного аквариума в соседней комнате. Сегодня в небе почти не видно звезд – только небольшие светящиеся точки где-то в вышине, то и дело мигающие невпопад – всего лишь вихри горячего газа, многие из которых, скорее всего, уже давно мертвы. Если она и бывала на одной из них, то не помнит этого, да и на ее туфлях не осталось никакой звездной пыли. Хотя повсюду видны красноречивые свидетельства их ежедневного труда – раскиданные на кофейном столике коричневые папки с символом «Секретных материалов», мерцающий красный огонек автоответчика, на котором осталось непрослушанным зашифрованное сообщение от Стрелков, фотография Человека-червя, прикрепленная к стене, - сегодняшняя поездка, вкусный ужин и вино заставили Скалли на время позабыть о работе.

Здесь и сейчас нет никаких заговоров, никаких генетических мутантов, никаких Серых или тревог о грядущем апокалипсисе. Никакого перешептывания в коридорах, словесных перепалок, бумажной работы и слайдов с кровавыми снимками. Никакого рака, никаких взятых напрокат машин, боли в затекшей от бесконечной езды шее, ночей, проведенных с затуманенными от усталости глазами, и задержанных авиарейсов. Весь мир Скалли сузился до одних лишь ощущений: каким горячим кажется его дыхание на ее ухе, как ее пальцы, скользя по его шее, нащупывают адамово яблоко, как царапает кожу его шершавая щетина, как его руки поглаживают ее бедра, а припухшие губы, кажется, уже успели поцеловать каждый миллиметр ее тела. Даже сейчас, когда она задумывается об этом, ее разум все еще отказывается верить в происходящее, и сердце сжимается от волнения. Такой Малдер все еще непривычно нов для нее, а то, что происходит сейчас – приятная тяжесть его тела, его бедра между ее ног – невероятно и чудесно. Она чувствует, как с каждым новым поцелуем те маски, что они носят в течение дня, растворяются, исчезают. Ему нет нужды ни уговаривать, ни убеждать ее с помощью слов. Сейчас для нее нет ничего красноречивее его твердого члена, упирающегося ей в живот с такой силой и настойчивостью, что для скептицизма попросту не остается места.