Церемония (ЛП)

Малдер, внезапно вскочив, резко пересекает комнату и начинает раздеваться, а она окидывает хищным взглядом его стройное тело, пока он стягивает через голову уже ослабленный галстук, снимает часы, кладет их на комод, затем расстегивает рубашку и кидает ее на стул. Оставшись в одних помятых брюках и майке, Малдер явно чувствует себя гораздо комфортнее и возвращается в постель. Просачивающийся из кухни свет падает на него со спины, превращая его в таинственную, окруженную странным ореолом фигуру, медленно придвигающуюся к ней все ближе. Размытый силуэт, неведомое существо, словно бы вырвавшееся откуда-то из самых глубин земли, чтобы поглотить ее. Но он не внушает ей страха. Даже не видя его лица, она все равно знает этого мужчину, этого пришельца из подземного мира, где корни – это цветы, распускающиеся во тьме.

Он ложится рядом, обнимает ее, и они немного передвигаются на наполовину застеленной кровати - так, чтобы она снова могла различать его лицо – резкие скулы, крупный нос, глаза, цвет которых по сей день остается для нее загадкой. Когда он разозлен или возбужден, они становятся совсем темными и похожи на яркие, сверкающие агаты. Когда опечален или доволен – кажутся прозрачными, как морская вода. Скалли мягко ласкает ладонью его щеку, осторожно проводя пальцами по свежему порезу от бритвы, и спрашивает себя, откуда взялся этот человек и что за путаница в планах мироздания свела их вместе в этой жизни. Он скорее походит на дитя Ури Геллера (3) или Зигмунда Фрейда, нежели на отпрыска своих холодных, ничем не примечательных родителей. А еще в нем есть частичка Бадди Холли и, наверное, Бэтмена, раз он до сих пор жив. Он – чистая кинетическая энергия, заключенная в теле с глазами морской черепахи, пластикой газели и взъерошенными, как иглы ежа, волосами: он тьма и свет, доброта и жестокость, Ид и Суперэго, вина и искупление. И все эти противоположности отчаянно сталкиваются внутри него, пребывая в вечном движении, как пульсар, и борясь за главенство. Она знает его, ей ведомы все тайны его сердца. И он – тот, кто предназначен ей судьбой.

Она смотрит ему в глаза, и вдруг ей невыносимо хочется, чтобы наконец наступило лето. Малдер улыбается, и Скалли понимает, что он отчаянно пытается что-то сказать, но не может. Такое происходит нередко – он просто смотрит на нее пустыми глазами, как будто его мозг превратился в автомат с жевательной резинкой, который забыли заполнить, и теперь, сколько монеток в него ни закинь, все равно останешься ни с чем. Малдер, человек, который может с мучительной дотошностью перечислять факты из тысячи различных областей, интересных только ему одному, сейчас безмолвен перед ней, перед лицом перемен, случившихся в их жизни. Она пока не привыкла к его молчанию и к этому остекленевшему взгляду: они заставляют ее нервничать, переживать, краснеть, не находить себе места. Но в то же время Скалли понимает, в чем кроется причина его затруднений: никакие слова из ее уст точно так же не смогут даже отдаленно выразить то, что творится в ее сердце и разуме. Существует ли вообще хотя бы одна фраза, что не прозвучит избито, нелепо, затасканно, фальшиво? Все эти слова о любви настолько часто произносились в дурных романтических фильмах и безвкусных комедиях, что со временем попросту лишились своего изначального смысла. И теперь сказать больше нечего.

Вместо этого они прибегают к действиям, отлично выражающим их эмоции, доводят друг друга до изнеможения, даже не собираясь сбрасывать темп. Малдер, как и подозревала Скалли, оказался потрясающим любовником: внимательным, нежным, одержимым - в хорошем смысле этого слова. Но важнее всего то, что ему известен способ избавить ее от комплексов, обезоружить невинной шуткой и в то же время напомнить об их полном доверии друг другу одним лишь взглядом или парой фраз. Малдер настолько раскованно чувствует себя с ней обнаженным и с таким благоговением относится к любым ее потребностям, что она снова научилась видеть себя красивой. И больше не воспринимает свое тело как механизм, который в лучшем случае функционирует без сбоев, а в худшем – готов предать ее в самый неподходящий момент, ни с того ни с сего, как внезапно распрямившаяся пружина.