Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

Насколько эти начала проявляются в известиях о древнерусском церковном суде периода XI – первой трети XIV вв.? Церковный суд на основе покаяния и духовного наказания хорошо известен по ряду памятников. Замечательным источником в этом отношении являются ответы еп. Нифонта[144]. Однако уже на примере этой группы источников видно, что стройная идейная концепция о существовании двух видов судов не подтверждается практикой.

Предположение о том, что «суд совести», нравственный суд, который предполагает покаяние, осуществляется на основе тайного характера, верно лишь отчасти. Этот суд, под которым мы имеем в виду некоторую часть сложного состава церковно-судебных полномочий, постепенно переходил в открытый, поскольку отдельные меры, предписываемые в качестве церковно-духовного наказания, выделяли правонарушителя из массы других верующих: нарушившие определенные запреты лишались возможности причащаться; для них, согласно каноническим правилам, предполагался длительный путь исправления, постепенно возвращавший их в общину верующих. Ярко этот длительный путь представлен в 58–59 правилах св. Василия Великого («четыре лета да будет он плачущим, пять слушающим Писания, четыре припадающим, два да стоит с верными без приобщения», «два лета да плачет, два да слушает, два да припадает, и едино лето да стоит токмо с верными, в осмое допущен будет до святаго причастия»), однако в комментариях патр. Ф. Вальсамон отмечает, что они «на деле крайне неудобоисполнимы» и что «никто не врачуется согласно с их содержанием»[145]. Учитывая, что в ответах Иоанна II и еп. Нифонта тоже нет указаний на подобную практику, видимо, в практической жизни столь подробно регламентированное отстранение и постепенно возвращение правонарушителя в жизнь общины не применялось. Однако сам принцип выделения правонарушителя из среды верующих даже в случае т. н. «нравственного» суда прослеживается и в канонических нормах, и в древнерусском церковном праве.

В целом же пока недостает аргументов, чтобы уверенно делать вывод о том, какой характер носил древнерусский церковный суд – тайный или открытый. В рамках данного исследования больше свидетельств в пользу того, что церковное судопроизводство не имело тайного характера, хотя осуществление судебных функций святителями – непосредственно в покоях епископа или митрополита – предполагало ограничение принципа гласности. Например, Новгородская Судная грамота прямо указывает на ограничение гласности, определяя узкий круг допущенных на судебное заседание лиц и запрещая присутствие остальных: «А докладу быти во владычне комнате, а у докладу быть из конца по боярину да по житьему да кои люди в суде сидели, да и приставом, а иному никому же у доклада не быть»[146].

В древнерусских текстах подчеркивается в качестве добродетели равное отношение облеченных властью лиц ко всем, независимо от их положения[147], что заставляет поставить вопрос о степени проявления принципа равенства в церковном суде. На практике, конечно, невозможно было ожидать соблюдение этого принципа в условиях стремительно идущего процесса имущественной дифференциации, в условиях имущественного неравенства и порождаемой им общественной несправедливости.

Таким образом, говоря о принципах и характерных чертах церковного суда, трудно уверенно предполагать, на какой стадии эволюции находится та или иная черта – если в «нормальных» условиях они соответствуют развитию других общественных отношений, отражая изменения, происходящие в базисе, то в случае с подсистемой церковного суда ситуация гораздо сложнее: здесь смешаны элементы ранних и поздних стадий феодального, рабовладельческого и родоплеменного общества, и в процессе формирования и реализации церковного суда участвовали все эти элементы, но в разной степени.

Для древнерусского церковного суда периода XI–XIV вв. не характерно наличие принципа публичности. В это время не удается обнаружить такие элементы публичности как 1) прямое участие общества (в данном случае, общины верующих или хотя бы всех членов церковной корпорации) в осуществлении судебной власти, 2) избрание судьи из среды членов общины, 3) окончательный характер решения и невозможность его пересмотра.

Вместо принципа публичности основанием святительского и монастырского судов являлся принцип единоличного мнения судьи, а в некоторых случаях – принцип коллегиального принятия решения (на основе выделения избранной части общества, допускаемой до реализации судебной власти).