История епископа Луки Жидяты интересовала и советских ученых. Однако наибольшее внимание исследователей она привлекла только 2000-е годы, что во многом объяснялось заметным ростом научного интереса к проблемам истории Древней Руси и ее церковных интересов. Наиболее подробно и развернуто историография вопроса и различные аспекты, связанные с жизнью и деятельностью знаменитого новгородского архиерея, представлены в энциклопедической статье М. В. Печникова[157]
, в книге А. Е. Мусина[158] и в специальной совместной работе В. В. и С. В. Мильковых и И. В. Дергачевой[159].По мнению большинства исследователей, суд, совершенный над новгородским архиереем, в значительной мере отразил всю сложность отношений, существовавших, с одной стороны, внутри самой церковной организации на Руси, переживавшей период своего становления, с другой стороны, наглядно продемонстрировал внутреннее противоречие крайне непростых межличностных связей, присутствовавших между высшей церковной иерархией и военно-политическими правящими элитами на Руси. Не имея необходимости повторять уже высказанные мнения и гипотезы, касающиеся личности епископа Луки Жидяты и обстоятельств, приведших к суду над архипастырем, стоит обратиться к сути вопроса.
О сути произошедшего предельно подробно, насколько на это способно древнерусское летописание, сообщают новгородские источники. В 1055 г., т. е. на следующий год после вступления Изяслава на киевский стол, на епископа Луку Жидяту поступила «клевета», то есть жалоба, исходившая от архиерейского «холопа» Дудика. Раннее новгородское летописание не сообщает о содержании и сути доноса. Некоторое уточнение внесла никоновская летопись, извещавшая, что архиерей был обвинен в неких «неподрбных речах»[160]
. Судя по всему, от епископа потребовали оправдания. В результате святитель был вынужден отправиться из Новгорода в Киев, и сделал это добровольно. На это указывает канва событий и отсутствие каких-либо сообщений о протестах и публичном несогласии епископа с действиями нового первосвятителя Ефрема. Новгородский архипастырь выполнил волю митрополита в соответствии с каноническими нормами[161]. Это сильно отличало его историю от истории епископа Феодора (Феодорца), демонстративно отказывавшегося признавать над собой власть киевского митрополита и долгие годы игнорировавшего Киев и его святителей. Спокойствие, с которым автор записи сообщал о произошедшем, позволяет заключить, что новгородский иерарх действовал свободно, в соответствии с общепринятыми церковными нормами и без чьего-либо принуждения. И для таких выводов есть все основания. 74 Апостольское правило предполагает, что обвиненный в чем-либо епископ должен быть призван на Собор другими архиереями[162]. При этом 19 (28) правило Карфагенского Собора вносит существенное уточнение: таковое призвание должно быть письменным, грамотою, а судебное слушание надлежало совершать у «первенствующего в области»[163].При том, что летописное сообщение немногословно, описанное в нем позволяет сделать некоторые предварительные выводы об обвинителях новгородского святителя. Подав жалобу на епископа Луку в Киев к митрополиту, Дудик действовал в соответствии с церковными правилами, а, следовательно, нельзя исключать того, что обвинитель новгородского епископа был не просто грамотен, но и хорошо знал каноны и был знаком с теми изменениями, которые разворачивались на киевской первосвятительской кафедре после смерти Ярослава Мудрого. Во всяком случае, примечательно, что обвинения в адрес епископа Луки поступили именно тогда, когда в Киеве произошли существенные перемены. Они касались не только киевского великокняжеского стола, но и митрополичьей кафедры, когда место русина Илариона было вновь возвращено митрополиту-греку. А это означает, что стоявшие за жалобой лица действовали продуманно, были достаточно хорошо осведомлены о жизни Киева и удачно рассчитали время. Наконец, принимая во внимание удаленность Киева и Новгорода, необходимо признать, что отправка письма в Киев к митрополиту требовала существенных издержек, могла быть совершена только через доверенных лиц и нуждалась в авторитетной поддержке, чтобы оказаться в руках русского архипастыря-грека, вызвав не только внимание, но и доверие ко всему, что было в письме сказано.