Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

При оценке перечисленных противоречий необходимо принимать во внимание еще одно обстоятельство. Приезд патриаршего посла, которому надлежало разобраться в ситуации, было ожидаемым событием. Его наверняка ожидали и к нему готовились. Несомненно, послу надлежало предстать перед великим князем и встретиться с митрополитом. Это в полной мере соответствовало дипломатическому протоколу времени. Достаточно вспомнить историю архиепископа Нифонта Новгородского, который прибыл в Киев, как только ему стало известно о том, что на Русь будет направлен новый митрополит. Принимая во внимание удаленность Новгорода от Киева и Константинополя, а также состояние дорог, можно предположить, что письмо о готовящейся отправке на Русь митрополита было отослано к Нифонту, по меньшей мере, за 3 месяца до того, как митрополиту надлежало появиться в стольном городе. Именно это позволило Нифонту очень быстро и заблаговременно прибыть в Киев. Только болезнь и смерть не позволили престарелому архиерею приветствовать своего нового главу митрополии[318]. Еще лучше о подобных перемещениях были осведомлены князья. Именно поэтому отъезд Михаила из Твери в Орду[319] накануне столь важного события, к которому готовились и ради которого было потрачено столько сил, видится странным «совпадением», не позволяющим видеть в произошедшем одну лишь досадную случайность. Нельзя исключать того, что вызов Михаила в Сарай стал результатом интриги, спровоцированной Иваном Даниловичем и не позволившей Михаилу контролировать ситуацию. В этих условиях, в период отсутствия Тверского князя, с которым Иван оспаривал Владимирский стол, это позволяло старшему Даниловичу перехватить и встретить посла, пользуясь правом старшинства. Это же открывало московскому князю возможность организовать суд на своей территории. Вероятно, по той же причине Иван Данилович и митрополит Петр предусмотрительно отказались от проведения Собора во Владимире, где митрополит мог встретить холодный прием от местного духовенства и знати, имевших более ясные представления о жизни своего архипастыря. К тому же присутствие в городе Великого баскака и ордынской администрации, которые могли стать свидетелями крайне неприятного разбирательства, касавшегося денег митрополии, в условиях исламизации Орды также не сулило ничего доброго и в последующем грозило утратой или сокращением дарованных Церкви иммунитетов. В этих условиях Переяслав был одним из самых удачных вариантов для проведения такого Собора.

Наконец, крайне примечательной видится деятельность Петра после того, как Собор был завершен. С одной стороны, митрополит не мстил Андрею, и в целом это хорошо согласуется с тем, что вплоть до 1317 г. Тверь оставалась великокняжеским городом, и Андрей оставался под защитой Михаила. С иной стороны, в 1315 г. Андрей оставил епископию и удалился в монастырь[320]. А это означает, что Тверской архиерей не желал быть под началом митрополита. Как удачно заметил, С. Ю. Тарабрин, при Петре в короткий срок сменилось несколько архиереев: ушел со своей кафедры участник Собора Ростовский Симеон (1309), был смещен Сарайский епископ (1312), а новгородский архиепископ Феоктист (1309) предпочел уйти на покой в Благовещенский монастырь. При этом Измаил Сарайский единоличным решением Петра был не только удален с кафедры, но и лишен сана[321]. Последнее – грубейшее нарушение церковных канонов, поскольку совершено без организации обязательного в подобных случаях соборного суда. Во всяком случае, источники ничего о таковом суде не знают. Все перечисленное не позволяет видеть в Петре смиренного и страдающего от своих врагов архипастыря, каким его представляет «Житие».