Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

Если не вторгаться в крайне непростую и опасную область проявления инфернальных сил, практик экзорцизма, теорию демонологии и остановиться на канонической стороне произошедшего, то данное сообщение о монастырском суде в высшей степени примечательно своей уникальностью. Ни один древнерусский нарративный или каноническо-правовой источник, связываемый с XI–XIV вв., ничего подобного о внутримонастырских судах и их функционировании не сообщает.

При преодолении проблем, с какими братии монастыря приходилось сталкиваться в жизни, как то ограбления, насилие или же недостойное поведение кого-либо из насельников, принятие решений оставалось за князьями-ктиторами, городскими судами[471] или же за игуменом. Именно игумен обладал в обители полнотой власти, «монархический строй» которой, между тем, был ограничен не только уставом, но и разнообразным вмешательством, в том числе братским контролем, перед которым оказался бессилен даже преп. Феодосий Печерский[472]. Значительно усложняло усилия игуменов при управлении монастырем высокое социальное происхождение значительной части братии[473]. При этом увеличение числа иноков только обостряло возникавшие в обители противоречия. Печерский патерик буквально изобилует сюжетами о подобных спорах, обидах, взаимной вражде[474]. Впрочем, проблема источников игуменской власти и ее границ сложнее, поскольку в действительной жизни как намерения кандидата на игуменство, так и воля полномочного древнерусского настоятеля иноческой общины вынуждены были сталкиваться с множеством внешних и внутренних влияний, противостоять которым далеко не всегда представлялось возможным[475]. Поэтому ограниченными видятся и судебные полномочия игумена. Принимая во внимание тесную связь Печерского монастыря не только со студийской, но и с Афонской монашеской традициями[476], вполне оправданным видится поиск ответов в монашеских практиках Святой Горы и нормах студийского общежития.

Как уже было отмечено, полнотой власти в обителях Афона обладал игумен. Весьма примечательным в данном отношении видится то, как его право на совершение судов оговаривается в Уставе Хиландарского монастыря. В 19 главе этого примечательного канонического памятника от имени братии настоятелю иноческой общины напоминается крайне важная мысль: «Ибо уподобившийся Господу должен судить нас снисходительно. А если он вознерадит об этом или впадет в крайнюю праведность, то будет по причине своей ненависти осужден как немилостивый»[477]. Вместе с этим Хиландарский устав никак не регламентирует игуменский суд и чаще говорит о Суде Божием, о котором должен помнить всякий инок, совершающий прегрешение[478].

В Алексиевском уставе, принятом в годы Феодосия в Печерской обители, акцент сделан на разъяснении духовных причин и последствий греховных поступков, для уврачевания которых в последней, 60-й главе приведен перечень епитимий, применявшихся в отношении провинившихся иноков[479]. Вероятно, правом наложения этих епитимий обладал игумен. Вместе с этим оба устава напоминали братии о необходимости пребывать в послушании настоятелю и почитать своего авву. Однако все это не может рассматриваться качестве твердого доказательства присутствия в жизни обителей такого института как монастырский суд, подобного тому, какой существовал в Московском государстве в XV–XVII вв. Более того, отождествляемый с Киевским периодом Судный Устав Ярослава Мудрого не только ничего не знает о монастырском суде, но и в заключительной своей части предельно жестко определяет: «А что ся дееть в монастырьскых делех, в церковных, в самех монастырех, да не вступаеться князь, ни волостель, безатщина приидеть к волостелю митрополичю»[480]. То есть, Устав Ярослава Владимировича не допускает в жизни обители никаких иных судов, кроме судов святительских. Впрочем, в полной мере доверять данной норме преждевременно, поскольку она не соответствует ни духу, ни практикам домонгольского периода, в которых власть архиереев над ктиторскими монастырями была ограниченной[481]. Скорее всего, появление этой нормы следует отнести к более позднему периоду, тем более что она направлена преимущественно против княжеской администрации. Представить нечто подобное в домонгольской Руси, где монастыри пользовались правами широкой внутренней автономии, а кафедры находились на иждивении князей, немыслимо.