Не менее проблематично узнать, кому из князей Поликарп был обязан жизнью. Опираясь на известную грамоту, даровавшую Поликарпу архимандритство, а Печерскому монастырю достоинство Лавры[463]
, М. Д. Приселков связывал столь высокое пожалование с именем Андрея Боголюбского, находя текст грамоты аутентичным[464]. Однако далеко не все исследователи придерживались подобной оценки знаменитой грамоты. Не пользовалась она доверием у митрополита Макария (Булгакова). С неменьшей решительностью отрицалась достоверность пожалования, приписываемого Андрею, Д. И. Иловайским и Д. С. Лихачевым[465]. Не менее категорично высказывается о данном документе, которым так дорожил Печерский монастырь, исследование С. М. Каштанова[466]. В связи с этим более оправданной видится объяснение А. Поппэ, предположившего, что заслуга в получении Поликарпом архимандритства принадлежит черниговскому князю[467].Таким образом, все перечисленное позволяет прийти к следующим выводам. Совершенный над игуменом Поликарпом суд был организован с большими каноническими нарушениями. Это стало возможным благодаря одобрению князя, а также из-за пассивности киевлян и киевского духовенства, а также тех, кто мог защитить игумена, но по каким-то причинам не стал этого делать. Самой большой проблемой данного процесса необходимо считать предвзятость, проявленную митрополитом к обвиняемому Поликарпу. Тем не менее, решение суда было пересмотрено в Константинополе. Вероятно, апелляция стала возможна благодаря участию черниговского князя. Дарованный Поликарпу титул архимандрита хоть и признавал ошибку, совершенную митрополитом Константином, однако лишал Печерского игумена возможности занять Черниговскую кафедру и создавал условия для еще большей зависимости обители от киевских первосвятителей.
Глава 10. Монастырский суд над преп. Никитой
Киево-Печерский Патерик
Не можаше никтоже стязатися с нимъ [преп. Никитой] книгами Ветхаго закона, всь бо изусть умѣаше: Бытие, Исход, Левгиты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчества по чину, и вся книгы жидовьекыа свѣдяше добре. Евангелиа же и Апостола, яже въ благодати преданныа нам святыа книгы на утвержение наше и на исправление, – сих николиже въехотѣ видѣти, ни слышати, ни почитати, ни иному дасть бесѣдовати к себѣ. И бысть разумно всѣмь от сего, яко прелщенъ есть от врага.
Епископ Никита Новгородский
И сего не тръпяще преподобнии ти отци: Никонъ-игуменъ, Пиминъ Постникъ, Исайа,
Патериковый рассказ о преп. Никите, будущем епископе Новгородском, повествуя о времени его пребывания в стенах обители, сохранил примечательный эпизод, который может быть интерпретирован как обряд экзорцизма и, одновременно, как монастырский суд, представленный собором старцев: игумена Никона, Пимена Постника, Исайи, Матфея Прозорливца, Исакия, Агапита Врача, Григория Чудотворца, Николая, Нестора Летописца, Григория творца канонов, Феоктиста и Онисифора Прозорливца. Именно так интерпретировал это сообщение А. С. Щавелев[469]
. Любовь Никиты к книгам Ветхого Завета и совершенное на этой основе пророчество вызвало у братии подозрение, что подвижник пребывает в прелести. Чтобы проверить так ли это и отогнать «беса», печерские старцы явились к Никите и совершили молитву, призванную избавить Никиту от воздействия темного обмана. После этого Никита был выведен из кельи и публично спрошен, помнит ли он что-либо из того, что читал прежде. И здесь Никита заявил, что ничего не помнит о том, чтобы когда-либо читал что-либо из «жидовских книг», а когда ему предложили посмотреть на тексты, то он признался, что не понимает ни одного слова, написанного в них. Объясняя происходящее, А. С. Щавелев предположил, что, понимая нависшую над собой угрозу, подвижник прибег к обману, который снимал с него какое-либо подозрение[470]. Свидетели же и участники происходящего восприняли откровение Никиты как чудо.