Цезарь, или По воле судьбы

Фульвия, будучи на сносях, все же сочла возможным присутствовать на пирушке и возлежала около Куриона. Антоний знал ее много лет и очень ценил. Энергичная, умная. Несмотря на то что с юности любила Публия Клодия, она легко перенесла свое чувство на Куриона, который с Публием был очень несхож. Однако в отличие от большинства женщин Фульвия смотрела на брак вовсе не как на возможность свить гнездышко. На ее любовь и верность мог рассчитывать только храбрый, умный и что-то значащий в политической жизни мужчина, каким был Клодий и каким сейчас являлся Курион. И то сказать, она ведь внучка Гая Гракха, жилы ее наполнял чистый огонь. Она была все еще очень красива, хотя ей перевалило за тридцать. И весьма плодовита: четыре ребенка от Клодия, а теперь на подходе – от Куриона. Кто это выдумал, что аристократки обречены на тяжелые роды? Фульвия метала детей, как чихала! Она развенчала множество теорий, ибо ее кровь была очень древней, а генеалогия – очень сложной: Сципион Африканский, Эмилий Павел, Семпроний Гракх, Фульвий Флакк. И несмотря на это, она была просто фабрикой по производству потомства.

– Когда ждете прибавления? – спросил Антоний.

– Скоро, – ответила Фульвия и, протянув руку, взъерошила волосы Куриона. Потом улыбнулась с притворной скромностью. – Мы… э-э-э… припозднились со свадьбой.

– Почему?

– Спроси Куриона, – зевая, сказала она.

– Я хотел разобраться с долгами, прежде чем сделать предложение столь обеспеченной даме.

Антония сказанное весьма удивило.

– Курион, я никогда тебя не понимал! Почему это должно было тебя беспокоить?

– Потому что, – послышался новый, радостный голос, – Курион не такой, как мы, бедняки.

– Долабелла! Входи же! – вскричал Курион. – Подвинься, Антоний.

Публий Корнелий Долабелла, нищий аристократ, возлег на ложе рядом с Антонием и взял в руки протянутую ему чашу с вином.

– Поздравляю, Антоний, – сказал он.

Курион подумал, что они очень схожи, по крайней мере внешне. Оба высокие, широкоплечие, мускулистые, полные мужской силы. Но Долабелла, пожалуй, умнее, хотя бы потому, что у него нет тяги к вину. А красотой он даже превосходит приятеля. Его родство с Фульвией сказывалось в чертах лица и в цвете кожи. Такие же светло-каштановые волосы, черные брови и ресницы, синие глаза.

Финансовое положение Долабеллы всегда было таким непрочным, что только выгодная женитьба позволила ему войти в сенат. По совету Клодия он завоевал сердце Фабии, бывшей старшей весталки, сводной сестры Теренции, жены Цицерона. Брак, правда, длился недолго, но Долабелла в результате стал владельцем огромного приданого Фабии и, несмотря на развод, сохранил расположение жены Цицерона, считавшей, что Фабия сама расстроила брак.

– Верно ли, Долабелла, что ты уделяешь большое внимание дочери Цицерона? – спросила Фульвия, лениво жуя яблоко.

Долабелла вмиг погрустнел:

– Вижу, слухи, как и всегда, распространяются очень быстро.

– Значит, ты ухлестываешь за Туллией?

– Нет, не ухлестываю. Я ее люблю.

– Туллию?

– А что тут такого? – вмешался Антоний. – Все мы насмехаемся над Цицероном, но самый злейший его враг не откажет ему в уме. Туллию я приметил несколько лет назад, когда она была замужем… мм… за Пизоном. Очень милая, очень живая. Наверняка с ней интересно.

– Да, интересно, – угрюмо подтвердил Долабелла.

– Только бы детки не пошли в ее матушку, – с деланой озабоченностью произнес Курион.

Все захохотали, но Долабелла не поддержал веселья.

– Сдери с них приданое пожирнее, – посоветовал напоследок Антоний. – Цицерон будет жаловаться на бедность, – возможно, у него и правда проблемы с наличностью, но он владеет самой завидной в Италии собственностью. А кубышка Теренции всегда полна.

В начале июня сенат собрался в курии Помпея, чтобы обсудить угрозу вторжения парфян в Сирию. В связи с этим возник вопрос о замене наместников в Киликии и Сирии. Сторонники Цицерона и Бибула рьяно обрабатывали сенат, убеждая отцов-сенаторов не продлевать этим наместникам срок правления еще на год. Здесь возникали определенные трудности. Список потенциальных правителей был невелик (большинство уезжали в провинции после окончания консульского или преторского срока – цицероны и бибулы были редки), и самые влиятельные лица в этом списке рвались заменить Цезаря, а не наместников неспокойных провинций. Кабинетные командующие до жути боялись войны с парфянами, а провинции Цезаря казались всем усмиренными на много лет вперед.