Цезарь, или По воле судьбы

– Марк Антоний! – плакал Агенобарб и скрюченными пальцами мял кожу на своем голом блестящем черепе. Гнева в его плаче не было: гнев бесполезен, гнев ничем ему не помог в прошлый раз, когда Цицерон стал авгуром. – О Марк Антоний! Я думал, что Цицерон – худший из всех, кого мне предпочли! Но почему Марк Антоний?! Этот невежда, болван, распутник, этот безмозглый бандит! Всюду плодящий ублюдков! Кретин, блюющий на людях! Его отец покончил с собой, чтобы избежать обвинения в измене. Его дядя пытал свободных греков, женщин и детей. Его сестра была так некрасива, что только калека и согласился жениться на ней. Его мать, безусловно, глупейшая женщина, хотя и из рода Юлиев. А его два младших брата отличаются от Антония только тем, что они еще глупее!

Все это выговаривалось единственному слушателю, Марку Фавонию. Катон теперь каждый свободный момент проводил с Марцией, Метелл Сципион якшался с Помпеем, а boni помельче толпились вокруг Марцеллов.

– Да не падай ты духом, Луций Домиций, – успокаивал друга Фавоний. – Все знают, почему ты проиграл. Это Цезарь купил Антонию должность.

– Цезарь не потратил и половины того, что потратил на взятки я, – простонал, икая, Агенобарб. Его вдруг прорвало: – Я проиграл, потому что я лысый, Фавоний! Если бы у меня была хоть одна волосинка на голове, все прошло бы иначе. Но мне сорок семь, и уже в двадцать пять я был лысым, как зад бабуина! Дети дразнят меня, называют яйцеголовым, женщины брезгливо кривятся, а все мужчины в Риме считают, что я слишком немощен, чтобы куда-то меня избирать!

– Ну-ну, успокойся, – беспомощно пробормотал Фавоний. Он помолчал и изрек: – Цезарь тоже лысый, но это ему не мешает.

– Он вовсе не лысый! – взвизгнул Агенобарб. – У него еще достаточно волос, чтобы зачесать их с затылка на лоб! – Он скрипнул зубами. – И потом, на людных сборищах ему полагается носить дубовый венок, а тот скрывает лысину.

Тут к ним вошла жена Агенобарба Порция, старшая сестра Катона. Коротконогая, полная, рябая. Они рано поженились, и их брак оказался счастливым. Дети появлялись на свет с завидной регулярностью. Двое парней и четыре девчонки, но, к счастью, Луций Агенобарб был достаточно богат, чтобы обеспечить продвижение сыновей и дать приданое дочерям. Кроме того, у них был еще один сын, которого усыновил Атилий Серран.

Порция посмотрела на мужа, что-то промурлыкала и сочувственно посмотрела на Фавония. Потом прижала несчастную голову Агенобарба к своему животу и похлопала его по спине.

– Дорогой, перестань горевать, – сказала она. – По какой-то причине Рим не хочет облечь тебя жреческим саном. Но это вовсе не из-за твоей лысины, иначе тебя не избрали бы консулом. Сосредоточься на том, чтобы наш Гней стал жрецом. Он достойный кандидат, избиратели его любят. Успокойся, веди себя как мужчина.

– Но Марк Антоний! – простонал Агенобарб.

– Марк Антоний – народный кумир, как гладиатор. – Она пожала плечами, поглаживая мужа, словно больного ребенка. – Конечно, он не такой способный, как Цезарь, но чернь его обожает. Людям нравится голосовать за него, вот и все.

– Порция права, Луций Домиций, – согласился Фавоний.

– Конечно, я права.

– Тогда скажите мне, зачем он приехал в Рим? Ведь ему удалось победить in absentia!

Агенобарб получил ответ на свой вопрос через несколько дней, когда Марк Антоний, новый авгур, объявил, что он баллотируется на должность плебейского трибуна.

– Boni даже не почесались, – усмехнулся Курион.

Для человека, который всегда выглядел великолепно, Антоний стал выглядеть еще лучше, подумал Курион. Жизнь с Цезарем пошла ему на пользу, включая и запрет на вино. Редко Рим рождал подобного великана и силача, внушающего благоговение огромными гениталиями и неукротимым оптимизмом. Люди смотрели на него, и он нравился им совсем не так, как нравился Цезарь. Вероятно, цинично думал Курион, потому что он излучал мужественность, не будучи красивым. Обаяние Цезаря, как и Суллы, действовало и на мужчин, и на женщин. Если бы это было не так, старая утка о связи Цезаря с царем Никомедом не всплывала бы так часто, хотя с тех пор никто не замечал ничего подозрительного. А ведь сплетню про царя Никомеда пустили два человека, ненавидевшие Цезаря, – покойный Лукулл и очень даже живой Бибул. Однако Антония, порой прилюдно посылавшего Куриону сладострастные поцелуи, никто и в мыслях не числил гомосексуалистом.

– Я и не ждал, что произведу впечатление на boni, – сказал Антоний, – но Цезарь верит в меня. И считает, что я вполне могу заменить тебя, хотя, возможно, ты с ним не согласен.

– Я согласен с Цезарем, – ответил Курион. – И нравится тебе это или нет, мой дорогой Антоний, ты на какое-то время станешь моим самым прилежным учеником. Я натаскаю тебя на boni, словно пса.