Цезарь, или По воле судьбы

И очень прошу, отбрось свои амбиции, сдержи гнев. Ради нашей любимой Республики! Если ты так поступишь, я абсолютно уверен, что сенат найдет возможность прийти с тобой к соглашению. Обещаю, я сделаю для этого все. Я отринул обиды и амбиции. Ради Республики. Прежде всего и всегда думай о Риме, Цезарь! Твои враги – такая же часть его, как и ты! Пожалуйста, образумься. Пришли нам с молодым Луцием Цезарем и Луцием Росцием достойный ответ. И вернись в Италийскую Галлию. Это будет разумно и патриотично.

Криво улыбнувшись, Цезарь скатал свиток в шарик и бросил его на угли жаровни.

– Какой же ты лицемер, Гней Помпей! – сказал он, глядя, как шарик превращается в пепел. – Значит, по-твоему, у меня лишь один легион? Интересно, как бы ты запел, если бы знал, что я иду на юг только с двумя когортами? Тысяча человек, Помпей! Если бы ты знал, ты бы стал преследовать меня. Но ты этого не сделаешь. Ибо твои шестой и пятнадцатый легионы совсем не твои, а мои. Они сражались со мной. Как думаешь, подняли бы они меч на своего прежнего командира?

Тысячи человек оказалось достаточно. Приморский город Пизавр приветствовал их криками и цветами. Цезарь тут же послал гонца к Куриону с приказом изгнать Терма из Игувия. Потом был город Фан-Фортуна – еще громче приветствия, еще больше цветов. Шестнадцатого января на глазах у посланцев сената Цезарь принял сдачу Анконы. Опять приветствия, опять цветы. И – ни капли крови. Никаких признаков Лентула Спинтера с десятком когорт. Лентул ушел за Аскул. А поведение завоевателя ничуть не разочаровало капитулировавшие города. Никаких репрессий. И за все, что было реквизировано, щедро платили.

Рим – Кампания

Тринадцатого января, за день до получения Цезарем письма Помпея, всадник на хромающей лошади подъехал с севера к Риму и пересек Мульвиев мост. Охрана, поставленная там после введения senatus consultum ultimum, сообщила прибывшему, что сенат заседает в курии Помпея на Марсовом поле, и дала ему свежую лошадь. Проскакав еще несколько миль, он въехал прямо в пышущий роскошью перистиль и, спешившись, кулаком ударил по бронзе. Удивленный ликтор приоткрыл одну створку тяжелых дверей, но распахнулись вдруг обе.

– Стой! В сенат нельзя входить при закрытых дверях! – вскричал ликтор.

– Отцы, внесенные в списки, у меня важные новости! – громко крикнул вошедший.

Все головы повернулись. Марцелл-младший и Лентул Крус поднялись с кресел, открыв в изумлении рот, а вестник тем временем искал взглядом Помпея.

– Какие новости, Ноний? – спросил Магн, узнав его.

– Гай Цезарь перешел Рубикон и идет на Аримин с одним легионом!

Привставший Помпей на мгновение замер, потом как-то вяло опустился в свое курульное кресло. Казалось, все тело его онемело, и он затих, не в силах промолвить ни слова.

– Это гражданская война! – прошептал Гай Марцелл-младший.

Лентул Крус, намного более решительный человек, чем его старший коллега, пошатываясь, вышел вперед.

– Когда? – спросил он с посеревшим лицом.

– Почтенный консул, он пересек Рубикон на своем боевом коне с пальцами вместо копыт три дня назад перед самым заходом солнца.

– Юпитер! – взвизгнул Метелл Сципион. – Он сделал это!

Его крик словно открыл незримые шлюзы. Сенаторы бросились к дверям, они дрались, царапались, чтобы протиснуться в них, и через перистиль бежали в панике в город.

Не прошло и минуты, как в курии осталась лишь горстка boni. Способность мыслить и чувствовать вернулась к Помпею, и он встал.

– Идемте, – коротко бросил он, направляясь к боковой двери.

Корнелия Метелла не успела толком понять, что происходит. Гости стремительно ринулись в атрий, и она решила не вмешиваться. Поэтому Помпей вынужден был сам вызвать управляющего, чтобы велеть ему позаботиться о своем усталом клиенте.

– Благодарю, – сказал он, хлопнув Нония по плечу.

Очень довольный своим вкладом в историю, Ноний ушел.

Помпей провел соратников в кабинет. Все, кроме него, тут же сгрудились вокруг консольного столика. Кто-то трясущимися руками стал разливать по чашам вино. Помпей же сел за рабочий стол, нимало не беспокоясь, как отнесутся к этому проявлению неуважения почтенные консулы и консуляры.

– Один легион! – сказал он, когда гости уселись, глядя на него, словно утопающие на единственный пробковый плот, пляшущий в бурном море. – Один легион!

– Он, должно быть, сошел с ума, – пробормотал Гай Марцелл-младший, вытирая лицо пурпурным окаймлением своей тоги.