Цезарь, или По воле судьбы

Но это не помогло. Никто не слушал увещеваний, здравый смысл покинул людей. Надвигается катастрофа. С расправами, с безудержным грабежом. А может, и с проскрипциями. Помпей, кстати, тоже говорил о проскрипциях, о тысячах римлян, которых следует сбросить с Тарпейской скалы! Как теперь выжить, находясь между гарпией и сиреной? Кто бы ни выиграл, всадники восемнадцати центурий обязательно пострадают!

Сенаторы же, лихорадочно пакующие сундуки, составляющие новые завещания и пытающиеся объяснить что-то женам, не имели ни малейшего представления, почему их гонят из Рима. Им приказали, и все! Оставшихся будут считать пособниками врага, равно как и их сыновей старше шестнадцати лет. Хорошо хоть дочерей это не касалось. Но дочери все равно дрожали от страха, а те, у кого был назначен день свадьбы, рыдали. Банкиры с писцами бегали от одного клиента к другому, судорожно извиняясь за временную нехватку наличных. И не пытайтесь продавать землю: она сейчас мало что стоит.

Неудивительно, что во всей этой суматохе самое важное от всех ускользнуло. Ни Помпей, ни Катон, ни трое Марцеллов, ни Лентул Крус, ни кто-либо еще даже и не подумали о римской казне.

Восемнадцатого января сотни нагруженных под завязку телег выкатывались из Капенских ворот, чтобы направиться к Неаполю, Формиям, Помпеям, Геркулануму, Капуе. Оба консула и почти все сенаторы уехали из Рима. Они оставили там государственную казну, доверху набитую золотом и деньгами, не говоря уже о неприкосновенных запасах золота, хранящихся в храмах Опы, Юноны Монеты, Геркулеса Оливария и Меркурия, а также о тысячах других сундуков, заполнявших подвалы храмов Юноны Люцины, Ювенты, Венеры Либитины и Венеры Эруцины. Единственным человеком, который стребовал с казны какие-то деньги, был Агенобарб. Он запросил и получил шесть миллионов сестерциев, чтобы заплатить рекрутам, которых намеревался набрать среди пелигнов и марсов. Для государственных капиталов – мизерный, неощутимый урон.

Правда, не все сенаторы подчинились приказу. В числе тех, кто не покинул Рим, были Луций Аврелий Котта, Луций Пизон Цензор и Луций Марций Филипп. Девятнадцатого января, видимо, чтобы поддержать друг друга, они собрались в доме Филиппа.

– Я недавно женился, жена моя только что разродилась, – сказал Пизон, демонстрируя скверные зубы. – Не могу же я вдруг помчаться куда-то, словно сардинский бандит за овцой!

– Ну а я, – сказал Котта, чуть улыбаясь, – остался, поскольку не верю, что моему племяннику надерут зад. Я не знаю случая, когда он поступил бы необдуманно, несмотря на репутацию записного авантюриста.

– А я никуда не двинулся, потому что слишком ленив. Хм! – фыркнул Филипп. – Подумать только, тащиться в Кампанию, когда на носу холода! Виллы пусты, слуг не дозваться, а из еды – одна лишь капуста!

Это всем показалось смешным, и пиршество пошло веселее. Пизон, правда, не рискнул привести свою новую женушку, Котта был вдовец, но Атия, племянница Цезаря и супруга Филиппа, сочла возможным украсить собой мужскую компанию. С ней был и ее тринадцатилетний сын Гай Октавий.

– А что ты обо всем этом думаешь, молодой человек? – спросил Котта, его двоюродный прадед.

Мальчишка, которого он знал хорошо, ибо Атия регулярно его навещала, ему нравился. Не так, конечно, как Цезарь в стародавние дни. Тот был безупречен, а у Гая Октавия несколько оттопырены уши. Может, и к лучшему! Белокурый, с большими глазами. Ясные, серые, они не таили угрозы. Хмурясь, Котта искал точное слово, чтобы описать их выражение, и наконец нашел его. Осторожность. Да, верно. Взгляд мальчика, казалось бы такой искренний, надежно утаивал его мысли. Был скрытным и бесстрастным.

– Я думаю, дядя Котта, что он победит.

– Мы тоже так думаем. Но обоснуй свое мнение.

– Просто он лучший. – Молодой Гай Октавий взял ярко-красное яблоко и вонзил в него ровные белые зубы. – В битвах ему нет равных. Помпей проигрывает в сравнении с ним. Оба – хорошие организаторы, но за Помпеем не числится выдающихся сражений, которые могли бы вдохновить второго Полибия. Он может взять верх над противником, но и Цезарь это может. К тому же дядя одержал ряд блестящих побед.

– Ну, под Герговией он отнюдь не блеснул.

– Да, но его там все-таки не побили.

– Хорошо, – согласился Котта. – Это война. Что еще?

– Цезарь бьет Магна и как политик. Он никогда не берется за безнадежные предприятия и никогда не полагается на людей, которые могут его подвести. И как оратор он лучше, и как юрист, к тому же более прозорлив.

Слушая все это, Луций Пизон ощутил в себе растущую неприязнь. Сопляк не должен поучать старших, как ментор! Кем себя мнит этот красавчик? Он и впрямь слишком красив. Через годок начнет подставлять свою задницу. Это чувствуется. Есть в нем что-то противоестественное.

Двадцать второго января Помпей, консулы и сенаторы достигли Теана Сидицийского на севере Кампании и там остановились, чтобы прийти в себя. Хвост кометы Помпея тут же стал таять. Многие разбежались по своим, уже запертым на зиму виллам, другие нашли иные прибежища, не желая находиться там, где Помпей.