Цезарь, или По воле судьбы

Цицерон и впрямь тянул время и никакой вербовкой не занимался, ни в Минтурнах, ни тем более в Мизене, где находилась еще одна из тех прекрасных вилл, которыми он владел на всем кампанском побережье. В Мизен он успел перебраться со всей своей свитой, которую составляли Квинт Цицерон, Квинт Цицерон-младший и его собственный сын Марк. Плюс двенадцать ликторов с фасциями, перевитыми лавром, ибо Цицерон был триумфатором, еще не отпраздновавшим триумфа. Очень надоедает, когда твои родичи все время мельтешат перед глазами, но постоянное присутствие эскорта усугубляет эту докуку втройне. Цицерон не имел права и шагу сделать без этих ребят. Поскольку он еще не сложил с себя империй, который действовал в провинциях, ликторы были облачены в темно-красные туники, перехваченные широкими кожаными поясами с медными, начищенными до блеска украшениями, на плече они несли фасции из тридцати прутьев, в которые были вставлены топоры, – импозантно, конечно. Но все это не для серьезных, обремененных раздумьями о судьбе государства людей.

В Мизене странствующего мыслителя посетил не кто иной, как многообещающий молодой адвокат Гай Требатий Теста, уже оставивший службу у Цезаря, но глубоко впитавший в себя дух, царивший в его окружении. Он пришел просить Цицерона вернуться в Рим, который очень нуждался в умных и проницательных консулярах.

– Я никуда не поеду по приказу врага народа! – возмущенно ответил ему Цицерон.

– Марк Цицерон, Цезарь отнюдь не враг народа, – возразил умоляющим тоном Требатий. – Он просто хочет восстановить свое попранное достоинство и не желает Италии зла. Наоборот, он полагает, что его присутствие в Риме обеспечит всем римлянам долгожданный покой.

– Пусть полагает, что хочет! – огрызнулся Цицерон. – Я – за Республику, а не за тиранию. Цезарь твой метит в цари, да и Помпей, кстати, тоже. Ха! Царь Магн! Нелепее ничего и придумать нельзя.

После такой отповеди Требатию ничего не оставалось, как удалиться.

А потом пришло письмо от самого Цезаря, судя по его лаконичности, весьма раздраженного.

Дорогой Цицерон! Ты один из немногих людей, втянутых в дурнопахнущую историю, но обладающих проницательностью и смелостью выбрать промежуточную позицию. День и ночь я думаю о положении Рима, оставленного без руководства после достойного сожаления побега его правительства. Как еще можно назвать ситуацию, когда объявляют tumultus и покидают корабль? А ведь именно это и сделал Гней Помпей, подстрекаемый Марцеллами и Катоном. Несмотря на всю их риторику, им все равно, что станется с Римом. Во всяком случае, обратных тому свидетельств нет.

Пожалуйста, вернись в Рим. Тит Аттик, я знаю, хочет того же. Я очень рад, что он оправился после приступа малярии. Он плохо следит за своим здоровьем. Я помню, как мать Квинта Сертория, Рия, выхаживала меня. Я тогда чуть не умер, но выжил. А она потом прислала мне письмо с указаниями, какие травы надо развешивать в комнатах, какие бросать в жаровню, чтобы болезнь не вернулась. Это подействовало, Цицерон. С той поры малярия меня не треплет. Но хотя я и говорил Титу Аттику, что надо делать, он предпочел пустить все на самотек.

Пожалуйста, возвращайся домой. Не ради меня. Никто не сочтет тебя моим сторонником. Вернись ради Рима.

Но Цицерон не вернулся. Даже ради Рима. Поступив так, он сыграл бы на руку Цезарю. А этому, он поклялся, не бывать! Никогда!

Кончился январь, начался февраль. Цицерон маялся, не знал, что делать. Любые вести не вызывали доверия. То его уверяли, что Помпей идет в Пицен, то говорили, что он сидит сиднем в Ларине, то утверждали, что его интенданты уже в Македонии и занимаются сбором фуража. Письмо Цезаря кололо. В результате Цицерон и сам стал задумываться, почему Магна не заботит Рим? Почему он не защищает его? Почему?