Цезарь, или По воле судьбы

– Это будет триумф кавалерии, – сказал Лабиен, подходя к карте и жестом приглашая придвинуться остальных. – Мы используем наше огромное преимущество, ведь у Цезаря только тысяча конных германцев. Кстати, наши короткие стычки с ним показали, что часть его солдат овладела приемами, какими убии-пехотинцы отражают атаки вражеской конницы. Эти люди очень опасны, но их мало. Мы развернемся здесь. Горы и река – наши фланги. Даже с девятью римскими легионами мы превосходим в силе Цезаря, который из своих девяти легионов один непременно отправит в резерв. А в нашем резерве – пятнадцать тысяч ауксилариев-иноземцев. Позиция тоже удачная. Мы находимся выше. И отойдем еще вверх, построив пехоту как можно компактней, чтобы дать место кавалеристам. Шесть тысяч всадников составят наш левый фланг возле гор, еще тысяча спрячется возле реки. Земля там слишком болотистая для эффективных маневров, поэтому лучники и пращники тоже сосредоточатся слева.

Лабиен помолчал, оглядывая присутствующих. Потом продолжил:

– Пехота будет построена тремя отдельными блоками, каждый в десять рядов. Все три блока ударят одновременно. У нас большой численный перевес. По моим сведениям, которые весьма надежны, в легионах Цезаря всего по четыре тысячи человек, а наши укомплектованы полностью. Первую запыхавшуюся волну солдат Цезаря мы отбросим. Но вся красота замысла – в кавалерии. Пока лучники и пращники бомбардируют правый фланг неприятеля, мои конники неудержимой лавиной ринутся с гор, сомнут малочисленную кавалерию Цезаря, потом прорвут линию фронта и ударят противнику в тыл. – Лабиен отошел от карты, широко улыбаясь. – Помпей, тебе слово.

– Мне почти нечего добавить, – сказал Помпей, покрываясь испариной. – Лабиен будет командовать кавалерией на левом фланге. Что до пехоты, то первый и третий легионы тоже встанут на наш левый фланг. Агенобарб, ты их возглавишь. Пять легионов, включая сирийские, сгруппируются в центре. Сципион, они – твои. Спинтер, возьмешь восемнадцать когорт и займешь правый фланг. Брут, ты пойдешь помощником к Спинтеру, Фавст – к Сципиону. Афраний с Петреем придаются Агенобарбу. Фавоний и Лентул Крус, вы отвечаете за иноземный резерв. Марк Цицерон-младший возьмет резерв кавалерии, Торкват – резерв лучников с пращниками. Лабиен, назначь сам командира для тысячи всадников, спрятанных у реки. Остальные свободно распределяются по легионам. Все ли всем ясно?

Проникаясь торжественностью момента, все молча кивнули.

Оставшись с Фавстом Суллой, Помпей выговорился.

– Ну вот, – сказал он, – они получили то, что хотели. Я не мог больше тянуть.

– Как ты, Магн?

– Как обычно, дружок. – Помпей потрепал зятя по плечу. Точно так же, как потрепал Цицерона, покидая Диррахий. – Не беспокойся обо мне, Фавст. Я пожил. Через пару месяцев мне стукнет пятьдесят восемь. Время неумолимо. Перед ним все впустую. Вся эта возня, борьба за власть. На мое место зарятся многие. – Он устало засмеялся. – Представь, они уже ссорятся между собой, кто будет великим понтификом, когда умрет Цезарь! Как будто это так важно, Фавст. Совсем не важно. Они тоже умрут.

– Магн, не говори так!

– А почему? Завтра все решится. Я не хотел этого, но и не жалею. Любой исход лучше этого верховного командования. – Он приобнял Фавста. – Пора, пойдем к армии. Надо подбодрить ребят.

К тому времени как Помпей закончил свою напутственную речь, которая должна была укрепить дух солдат перед боем, совсем стемнело. Будучи авгуром, он взялся сам истолковать знамения. За отсутствием крупного скота решили заклать жертву помельче. Около дюжины чистых белых овец ожидали в загоне. Помпей указал на самую смирную из них, но, когда cultarius и popa открыли загон, все двенадцать животных вырвались на свободу. Овцу долго ловили, наконец поймали и, грязную, перепуганную, закололи. Недобрый знак. Армия зашевелилась, послышалось бормотание. Помпей спустился с возвышения и пошел по солдатским рядам. Ничего, все нормально, печень прекрасная, беспокоиться не о чем.

А потом произошло нечто ошеломляющее. Огромный метеор пронесся по темно-синему небу в белом пламени, как падающая комета. Вниз, вниз, вниз, рассыпая хвост искр. Но не для того, чтобы упасть в лагерь Цезаря, – это было бы добрым знаком. Метеор перелетел через него и исчез в темноте. Снова возникло беспокойство, и рассеять его уже не удалось.

Помпей лег спать мрачный, но почему-то уверенный, что для него самого завтра все кончится хорошо. Кто сказал, что метеор – плохой знак? Что мог бы предсказать по нему Нигидий Фигул, этот знаток этрусских верований? А может быть, этруски считали это хорошим знаком? Римляне гадали в основном по печени и лишь иногда по внутренностям и птицам, в то время как этруски описывали все.