Цезарь, или По воле судьбы

За несколько часов до рассвета его разбудил гром. Он резко сел на постели. (Ему показалось – взлетел!) Поскольку сон был прерван внезапно, Помпей отчетливо помнил его. Там был храм Венеры Победительницы на крыше его каменного театра, где стояла статуя Венеры с лицом и тонкой, стройной фигурой Юлии. Он в храме, украшает его военными трофеями, а толпа внизу аплодирует в восторге. О, какой хороший день! Только трофеи довольно странные. Его лучшая серебряная кираса с чеканкой, изображающей битву богов и титанов, огромный рубиновый бокал Лентула Круса, локон золотисто-рыжих волос отца Фавста Суллы. И шлем Метелла Сципиона с побитыми молью перьями белой цапли. Им владел некогда сам Сципион Африканский. И самый ужасный трофей – блестящая лысая голова Агенобарба на германском копье. С цветочным венком.

То дрожа от холода, то обливаясь потом, Помпей снова лег. Сверкнула молния. Помпей прикрыл глаза, слушая, как удаляются раскаты грома. Когда по кожаному покрову шатра забарабанили крупные капли, он снова забылся, и в мозгу его опять закрутились детали ужасного сна.

Рассвет принес густой туман и безветрие. Лагерь Цезаря пришел в движение. Нагружали повозки, впрягали в них мулов и лошадей, все готовились к маршу.

– Он опять не будет драться! – крикнул Цезарь в сердцах, входя в палатку своего заместителя. – После ливня река разлилась, земля раскисла, люди промокли и так далее и тому подобное. Тот же старый Помпей, те же старые отговорки. Мы дойдем до Скотуссы, прежде чем он что-либо предпримет. О боги, ну и слизняк!

По этой тираде сонный Антоний понял, что старик опять раздражен.

Туман не давал возможности видеть, что творится вверху, а сверху не видели, что делается в низине. Лагерь Цезаря продолжал сворачиваться, пока не прискакали эдуи-разведчики.

– Командир, командир! – задыхаясь, крикнул их офицер. – Гней Помпей вышел из лагеря и строится для боя! Очень похоже, что это всерьез!

– Cacat!

Это восклицание было единственной эмоциональной реакцией на сообщение. Далее команды полились непрерывным потоком:

– Кален, пусть нестроевики отведут всех животных за лагерь! Сабин, вели людям разобрать вал и засыпать траншею. Я хочу, чтобы все это исчезло быстрее, чем заполняются места в цирке! Антоний, готовь кавалерию. К бою, а не к прогулке. Ты, ты, ты и ты – развертывайте легионы. Драться будем, как решено!

Когда туман немного рассеялся, армия Цезаря ждала на равнине, словно в то утро никто и не думал никуда уходить.

Помпей построился фронтально к востоку. Восходящее солнце било его людям в глаза. Линии тянулись на полторы мили между грядой холмов и рекой. Огромное скопление кавалерии на левом фланге и не столь большое на правом.

Цезарь, хотя и с меньшими силами, растянул фронт своей пехоты пошире, так что его пятый правофланговый стоял лицом к вражеским лучникам-пращникам. Левее от него в строгом порядке расположились десятый, седьмой, тринадцатый, одиннадцатый, двенадцатый, шестой, восьмой и девятый легионы. Четырнадцатый легион, в котором было не десять, а восемь когорт, Цезарь спрятал позади тысячи германских всадников, вооружив его не обычными метательными, а зазубренными осадными копьями. Его левый фланг не имел кавалерии, зато командовал им Марк Антоний. Центром командовал Кальвин, правым флангом – Публий Сулла. Резерва Цезарь не оставил.

Расположив наблюдательный пункт на высотке позади восьми когорт четырнадцатого легиона, Цезарь сидел на своем Двупалом, по обыкновению, боком – обе ноги свешиваются с седла. Рискованно для любого наездника, но не для него, обладающего умением мгновенно повернуться и послать Двупалого в галоп. Так он лучше видел свои войска, а войска знали: раз командующий сидит боком, значит он спокоен и уверен.

«О Помпей, какой же ты олух! Зачем ты поручил Лабиену вести этот бой? Ты все поставил на три неверных фактора: что твоя кавалерия сможет смять мой правый фланг и ударить мне в тыл, что мои парни на подъеме устанут и что твоя пехота сможет их опрокинуть. – Цезарь поискал взглядом Помпея. Тот красовался за лучниками как раз напротив на своем белом государственном коне. – Жаль тебя, дурачок. Этот бой не твой, и он будет жарким».