Цезарь, или По воле судьбы

На этот раз Лентул Крус не дал маху. Прежде чем бежать из лагеря, он прихватил с собой все серебряные денарии и сестерции, какие только сумел найти в своих сундуках. Вероятно, во искупление той оплошки с казной.

– Назови свою цену, Марк Петиций, – с важным видом произнес он. – Помпей, куда поплывем?

– В Амфиполис, – сказал Помпей наобум.

– Хороший выбор! – радостно воскликнул Петиций. – Там я возьму груз рябины. В Аквилее ее не достать.

У Цезаря победа при Фарсале в девятый день секстилия вызвала смешанные чувства. Его потери были минимальны. Но шесть тысяч убитых легионеров Помпея ввергли его в тихую меланхолию.

– Иначе было нельзя, – печально сказал он Антонию. – Они считали, что я – ничто. И они сделали бы меня ничем, если бы не мои парни.

– Они у тебя молодцы, – сказал Антоний.

– Все, как один. – Цезарь сжал губы. – Кроме девятого.

Большая часть армии Помпея скрылась. Цезарь не стал никого преследовать. Уже на закате он наконец нашел время осмотреть вражеский лагерь. И воскликнул:

– О боги! Неужели они ни на йоту не сомневались, что победят?

Все палатки были чисто прибраны и украшены, включая палатки простых солдат. Несомненно, готовился большой праздник. Груды овощей, тазы свежей рыбы, заботливо помещенные в тень, сотни тушек ягнят, несчетное число горшков и кувшинов с тушеным мясом, с моченым нутом, с кунжутом в масле и с маринованным чесноком. А еще кадки с оливками, медовые пряники, хлеб, колбасы и сыр.

– Поллион, – сказал Цезарь своему младшему легату Гаю Асинию Поллиону, – нет смысла перетаскивать все это в наш лагерь. Веди всех наших сюда. Пусть порадуются угощению, которое приготовил для них неприятель. – Он ухмыльнулся. – Праздник будет сегодня. К завтрашнему утру все испортится. Мне не нужны больные солдаты.

Содержимое офицерских шатров повергло всех еще в больший шок. По иронии судьбы Цезарь в последнюю очередь дошел до пристанища Лентула Круса.

– Тень гифейского дворца на море! – покачав головой, сказал он. (Никто не понял, что это значит.) – Неудивительно, что он не озаботился такой малостью, как казна! Если бы я не заглянул в нее, то подумал бы, что Крус ее просто ограбил.

Всюду золотая посуда, ложа покрыты тирским пурпуром, подушки расшиты жемчугом, а в спальном отделении обнаружилась ванна красного мрамора на металлических львиных лапах. В кухонном отделении теснились бочки со снегом, набитые доверху всяческими деликатесами: креветками, морскими ежами, устрицами, краснобородкой, разными видами дичи. Тесто для хлеба уже поднялось, горшки с соусами выстроились на полках, ожидая, когда их подогреют.

– Хм, – хмыкнул Цезарь. – Видимо, здесь будем праздновать мы. Ладно, Антоний. Сегодня ты можешь есть и пить, сколько твоя душа пожелает. Но, – он усмехнулся, – завтра вернешься к прежней диете. Я не могу жить во время кампаний, как Сампсикерам. Кстати, откуда у Круса снег? Уж не с горы ли Олимп?

В сопровождении Кальвина он вернулся в шатер Помпея, чтобы разобраться с его канцелярией.

– Бумаги неприятеля следует предавать сожжению перед войском. Помпей однажды сам проделал такое – в Оске, после гибели Квинта Сертория. Но дураком будет тот, кто их не просмотрит.

– Ты сожжешь их? – улыбаясь, спросил Кальвин.

– Непременно! И прилюдно, как это сделал Помпей. Однако сначала я их прочту. Мы сделаем так: я бегло просмотрю все и буду передавать тебе то, что стоит прочесть внимательней.

Среди многих десятков интересных бумаг было и завещание Птолемея Авлета.

– Ну-ну! – задумчиво промолвил Цезарь. – Пожалуй, этот документ я не сожгу. В будущем он может мне очень пригодиться.

На другой день все поднялись довольно поздно, в том числе и сам командующий. Он почти до рассвета читал бумаги Помпея, сундук за сундуком. Много полезнейшей информации.

Пока легионы занимались сожжением тел и прочими делами, Цезарь с легатами выехал на дорогу и неспешно двинулся к Лариссе. Там его поджидала основная масса римских легионеров Помпея. Двадцать три тысячи человек стали просить у него прощения, и Цезарь простил их. А потом предложил всем желающим поступить в его войско.

– Зачем, Цезарь? – спросил удивленно Публий Сулла. – Мы же выиграли войну!

Светлые, бередящие душу глаза с холодной иронией остановились на племяннике прежнего диктатора Рима.

– Чушь, Публий! – сказал ровный голос. – Война не кончилась. Помпей все еще на свободе. И Лабиен, и Катон, и все флотоводцы Помпея вместе с флотом! И десяток других весьма опасных людей. Эта война не закончится, пока я не подчиню их себе.

– Себе? – нахмурился Публий Сулла, потом улыбнулся. – А-а-а! Ты хочешь сказать – Риму.

– Я и есть Рим, Публий. И Фарсал это доказал.

Для Брута Фарсал стал кошмаром. Не ведая, догадался ли о его душевных муках Помпей, Брут все же был благодарен, что тот отправил его к Лентулу Спинтеру, к реке, где густели осока и камыши. Они внушали спокойствие, пускай эфемерное, ибо Бруту дали коня и сказали, что он отвечает за действия крайних когорт. Брут в стальных доспехах сидел на коне и смотрел на рукоять своего меча безотрывно, завороженно, будто мелкий грызун на змею.