Цифровой, или Brevis est

— Легко нарисовать персонаж, похожий на реального человека, — Максим посмотрел с сочувствием. — Голую девушку в татуировках, например.

«Правда».

— А зачем понадобилось рисовать Пантелькина?

— Он выразительный. — Максим просматривал свои картинки в таком темпе, что у Арсена в глазах рябило. — Сумасшедший учитель литературы. Правнук аристократа, сын блокадницы.

«Правда».

— А ты знаешь, что он… пропал без вести?

— Знаю, — Максим повернул голову. — Извини, это плохая новость. Он был совсем сумасшедший. За ним надо было лучше присматривать.

«Правда».

— А почему он говорит: «Не надо меня искать»?

— Больная фантазия прихотлива.

«Правда».

— Ага, — сказал Арсен.

Он отошел в свой угол, сел, забросив ноги на край стола. Опомнился, спустил ноги на пол. В последние месяцы он ловил себя на интонациях Максима, жестах Максима, любимых его словечках. Теперь еще — ноги на стол…

— Плохому научиться проще, — сказал Максим за его спиной.

«Правда».

— Ты что, мысли читаешь?!

— Если человек что-то делает не задумываясь, потом быстренько прекращает и сидит, наморщив трагически лоб… Что тебя мучает, сотрудник? Почему ты не пожинаешь плоды таланта, труда и везения?

— Максим, — сказал Арсен и прокашлялся. — Тот, кто тобой управляет… Он чего хочет для Земли?

— Блага, — не задумываясь, отозвался Максим. — Правильности. Упорядоченности. Блага.

«Правда».

— Совершенно естественно сомневаться, — сказал Максим другим тоном. — Непонятное пугает. Ты меня до сих пор боишься.

— Нет.

— «Неправда», — сказал Максим голосом мультяшного робота и тут же рассмеялся. — Если не боишься — хочешь, провернем с тобой одну штуку?

— К-какую?

Максим встал. Потянулся, так что рукава свободного зеленого свитера съехали к локтям. Расставил ноги в синих потертых джинсах, в неизменных белых кроссовках:

— У тебя на рабочем столе еще осталось место?

— Ну…

— Создай несколько больших папок и рассортируй программы. Чтобы стол был почти свободен.

— Сейчас?

— Да.

Арсен вытащил свою мышку. Торопливо, наскоро, сбросил в новосозданную папку почти все свои программы: «Деньги», «Чиксы», «Невидимку», «Ключ», «Правду жизни», «Власть слова», вечно включенный фильтр, еще какую-то мелочь, только «Пиноккио» оставил на опустевшем рабочем столе рядом с закрытой, казенного вида виртуальной папкой.

— Я сделал.

— Хорошо. Давай руки — обе. Смотри-ка: программу такой структуры я тебе еще не прописывал.

— Что это?

— Береги дыхание. Ты не сможешь использовать мышь — у тебя не будет пальцев, чтобы нажимать на кнопки. У тебя не будет рта, чтобы отдавать команды… Тихо, не бойся. Ты же со мной. Итак, один бит: да или нет. Движение рычажка. Единица информации. «Да» — ты цифровой. «Нет» — ты на мясе, на привычном носителе. Очень просто запомнить. Ты сам будешь тумблер, ты сам себя будешь переключать. Понял?

— Д-да.

— Закрой глаза. Представь эту программу, что я тебе прописал, как Большую Красную Кнопку.

Арсен зажмурился. Нервно рассмеялся.

— Я не говорил о заднице павиана, о гениталиях, о чем-то подобном, — терпеливо сказал Максим. — Лишняя фантазия берет на себя лишний ресурс. Просто красная кнопка. Большая. Есть?

— Да.

— Теперь открой глаза.

На ладонях Максима, широких, с голубыми прожилками, лежал удлинитель для USB-порта: белесый кусок провода с прямоугольными массивными штекерами.

— Помнишь, я тебе говорил, что не боюсь смерти?

— Да.

— Потому что я цифровой. Ты теперь тоже.

— Нет, я…

— Этот провод сам по себе ничего не значит… он вроде твоей мышки. Символ. Подсказка для фантазии. Но ты его возьми. Представь, что ты устройство, подключенное через USB-порт.

Арсен облизнул губы.

— Теперь, по команде, просто нажми Красную Кнопку. Раз, два… полетели.

х х х

Шланг был как витая горка в аквапарке, он петлял, струился, и Арсен летел по нему в брызгах воды, задержав дыхание. В городе Кракове, в самом первом аквапарке, который он видел в жизни.

А потом сразу оказалось, что он больше не Арсен. Он растворился в потоке теплой воды и сам стал потоком. Вырвался из шланга и разлетелся брызгами — над газоном, над зеленым огородом, на тысячи капель, и каждая — круглая, тугая, прозрачная, — была сама по себе и частью одного целого и медленно переходила из синевы в зелень. Из неба в траву. Из идеального — в материальное.

Он успел увидеть этот огород в подробностях: ржавые штырьки, на которых ранней весной держалась теплица, ряды веселых помидорных ростков, трава на тропинках, сорняки на огуречных грядках. Девчонку в желтой кепке, которая с недовольным лицом выпалывала эти сорняки, — горожанка… И женщину в бордовой косынке, державшую шланг раструбом в небо.

У Арсена не было рук, не было языка, не было тела. Он тысячей капель висел над огородом, но это больше не был огород. Арсен перестал видеть — у него не было глаз.

Он чуял.