Цифровой, или Brevis est

— Думаешь, что ты один такой добрый, тебе одному приходило в голову быть Робин Гудом?

— Я только пару раз, — он будто оправдывался. — Старухам. И… еще одной девушке, она…

Арсен запнулся. На прошлой неделе он сунул несколько купюр девчонке лет шестнадцати, очень бледной, которая стояла перед витриной какого-то бутика. Видно было по ее пальтишку, явившемуся, наверное, прямиком из восьмидесятых, по дерматиновым кроссовкам и шапочке из секонд-хенда, что она никогда в жизни не покупала в таких магазинах не то что одежды — булавок. Арсен постоял, таская из кармана купюры одну за другой, и, когда собралась довольно-таки увесистая пригоршня, — подошел к девчонке и сунул ей деньги в холодную руку.

Потом включил «Невидимку».

Потом, минут через пятнадцать, увидел девчонку в супермаркете. Она на все деньги купила памперсов — для младенцев и для взрослых.

— Бывает, — сказала Аня, наблюдая за ним. — Как ты думаешь, много еще таких, как мы, в округе?

— Таких добрых и щедрых? — проскрипел Арсен, сам удивившись, как паскудно звучит его голос.

— Ну ты понимаешь, о чем я. Ты никого больше не встречал из сотрудников Максима?

— А у него много сотрудников?

— Вот и мне интересно… — Аня потянулась, как кошка, и провела ладонями по затылку.

— Ты похожа на каштанчик, — ни с того ни с сего сказал Арсен.

Аня приоткрыла рот. Кажется, Арсену в кои-то веки удалось ее удивить.

— На каштанчик, — повторил он с непонятной грустью. — Когда они в игольчатой кожуре.

— Ты прикольный, — признала она. — Не жадный. Вообще… будь ты постарше — был бы хороший друг.

— Молодость — дело проходящее, — сказал Арсен.

— Моя — тоже, — отрезала Аня. — И вообще, ты для меня слишком хорош. Я жестокая, мрачная, жадная…

— Правда?

Аня помолчала.

— Мне деньги просто башку снесли в первое время, — призналась она наконец. — Прикинь, я целый день сидела и вытаскивала из кармана по сто долларов. Целый день. Потом пошла и купила квартиру. Такую… такую квартиру, Арсен, с двумя уровнями, с тремя балконами… Ты ко мне в гости приходи.

— А ты пригласи.

— И приглашу, — она улыбнулась. — Там только не убирает никто. Пыльно… Я с четырнадцати лет по чужим хатам. Ушла из дома.

— Почему?

Аня пожалела о сказанном — Арсен видел.

— Не хочешь — не говори, — постарался сказать без обиды.

— Скажу, — она поежилась. — У меня был брат… твой ровесник. Или чуть помладше. Андрюхой звали. Вот родители ушли, меня оставили за ним смотреть. Мне было десять, ему пять. И вот я как села за батин комп играть в «Квейк»… Андрюха полез зачем-то на балкон, табуретку подставил — и кувырк через перила. Десятый этаж.

Она отвернулась.

— Аня, — пробормотал Арсен.

— Рано или поздно, — сказала Аня с угрозой, обращаясь непонятно к кому, — люди придумают себе сейвы. Я готова полностью уйти в цифру, навсегда, только бы сохраняться — и потом загружать сохранение. Кто-то умер — а ты перезагрузился, — и он опять жив… Ну все, иди работай. У меня тут тоже… блогеры заждались.

х х х

Мама сидела на кухне, разложив на столе ноутбук. Арсен остановился у нее за плечом.

Сообщения. Комментарии. Комментарии. На странице пестрели юзерпики — картинки с человеческими лицами и мордами животных, мультяшными персонажами, карикатурными рожами и детскими каракулями. Люди, укрывшиеся за картинками, — невидимые, виртуальные, настоящие и выдуманные, — самоутверждались, искали союзников, жаловались, клеветали, исполняли коммерческие и политические заказы, подробно рассказывали о прожитом дне, хвалились детьми, разоблачали и проклинали, спьяну болтали ерунду…

Мама жила сейчас настоящей жизнью — принимала решения и добивалась правды, была сама собой, искренней, сильной. Как футболист на финальном матче. Как артист в гениальном спектакле.

— Мама!

— Погоди, я сейчас закончу… Не мешай! Придурок тут один развернул дурацкий флешмоб, из-за него хорошего человека засуспендили…

— Мама!

— Ну ты можешь подождать?!

Арсен отошел. Вытряхнул мышку из футляра на поясе. Зажмурился. Ох, сколько иконок, сколько разнообразных возможностей, маленьких незаметных утилит…

«Власть слова — ON».

— Мама, — сказал он, снова входя в кухню. — Я думаю, тебе надо удалить свой журнал и больше никогда-никогда не ходить в Сеть.

Она обернулась. Посмотрела сперва удивленно — будто только что заметила сына. Потом внимательнее. Потом улыбнулась. Потом вдруг побледнела так резко, что он испугался.

— Мама?

Она медленно обернулась к экрану. Свернула окно. Развернула снова. Полезла в какие-то настройки, на клавиатуру вдруг полились слезы.

— Мама?!

Она удаляла журнал. Резко изменившись, сморщившись, постарев, обливаясь слезами, роняя подкрашенные тушью капли на руки, на клавиатуру, на стол…

Арсен растерялся. Он никогда не видел маму такой. Он не знал, что она такой бывает. Это было жутко. Он попятился, больно ударившись лопаткой о дверной косяк, отступил из кухни и прикрыл за собой дверь.

Из-за двери рыдания доносились, как сквозь вату. Сейчас отец из гостиной прибежит спросить, что случилось, решит, что виноват Арсен, и будет прав, прав…