АГОСТИНО. Не прикидывайся дурочкой.
БЕТТИНА. Я ничего не поняла, Агости, только и всего. И никем я не прикидываюсь, а если узнаю, что это делаешь ты, я схвачу первую попавшуюся вещь и расшибу ее об твой череп. Что ты хотел спросить?
АГОСТИНО. Куда ты девала десять тысяч лир?
БЕТТИНА. Слава тебе господи, мы уже все знаем.
АГОСТИНО. Не кипятись. Ты должна понять, что я, ты и эта бедная пара считаем минуты и гроши, чтобы собрать нужную сумму. У нас в запасе еще семь дней; если же ты начнешь платить долги, это будет все равно что одной рукой брать деньги, а другой отдавать, и, когда время выйдет, мы не сможем выложить нужной суммы, и все наши старания пропадут впустую.
БЕТТИНА. Но ты
АГОСТИНО. Подожди, я еще не кончил… Я уж не говорю о том, что кредиторы в кои-то веки утихомирились и не морочат нам голову, но стоит расплатиться хоть с одним из них, об этом узнают остальные, и тогда ты увидишь, как штурмовали Бастилию.
БЕТТИНА. Я ни с кем не расплачивалась. Дай мне объяснить. Рано утром пришла донна Фортуната, ну та, что живет в доме семнадцать. Ты еще спал и поэтому не слышал. Она пришла вся перепуганная, мне даже страшно стало. «Донна Беттина, миленькая, выручите меня! Господь пошлет вам здоровья. Вот уж три дня, как мой муж не ходит на стройку: у него до того болит зуб, что он на стенку готов лезть…». Она сказала, что бедняга швырялся стульями, что он разбил стеклянный колокол святой Анны, который у них на комоде стоит… Но это еще не все. Он так измучился, что схватил вдруг лом — он ведь на стройке работает — и хотел убить жену и детей. «Донна Беттина, — сказала она, — если бы это был целый зуб, я б ему его вырвала или он вырвал бы сам, он ведь не трус, но там у него гнилушка корня сидит внутри, а снаружи видно только черную точечку». Она попросила три тысячи лир, чтобы сводить его к врачу.
АГОСТИНО. Бедный Маттео. Зубная боль страшная штука.
БЕТТИНА. Разве я могла ей отказать?
АГОСТИНО. Понятное дело…
БЕТТИНА. Как видишь, ни с кем я не расплачивалась, а дала в долг.
АГОСТИНО. Еще хуже! Пойдет слух, что мы одалживаем людям деньги, взбешенные кредиторы наперегонки бросятся сюда. Кто с ними будет объясняться?
РУДОЛЬФО. Вы, наденете цилиндр и объяснитесь.
АГОСТИНО. Не хватало, чтобы мне превратили цилиндр в лепешку.
БЕТТИНА
АГОСТИНО. Как так? Ты ведь одолжила донне Фортунате три тысячи.
БЕТТИНА. Три с половиной. Пятьсот лир на такси.
АГОСТИНО. Он что, не мог добраться до врача на своих двоих?
БЕТТИНА. С такой болью?
АГОСТИНО. Разве у него зубы не во рту, а на ногах?
БЕТТИНА. Я не могла не дать денег. Она ведь тоже часто нас выручала.
АГОСТИНО. Ладно, три тысячи пятьсот. Значит, здесь должно быть шесть с половиной.
БЕТТИНА. Я приготовила сковороду картошки с луком и помидорами: попросим в пиццерии на углу, чтобы посадили ее в печь.
АГОСТИНО. Еще один ответ, чтобы выиграть время. Какое отношение имеет сковорода картошки к четырем сотням лир?
БЕТТИНА. Интересно, как бы я сделала картошку с луком и помидорами без четырехсот лир? Кстати, до обеда не так уж много времени.
АГОСТИНО. Итак, здесь шесть тысяч сто…
РУДОЛЬФО. А это сегодняшние десять тысяч.
РИТА. Шестьдесят тысяч у меня.
АГОСТИНО. Где вы их держите?
РИТА
АГОСТИНО. Будьте осторожны.
РИТА
РУДОЛЬФО
РИТА