У Ю.Карякина: "Ни об одной истории нельзя судить по ее самосознанию. Это самосознание трагически неадекватно". А у Кафки прочла, что человек безвозвратно потерян в самом себе.
Но я не хочу больше писать о войне...
5-25 сентября 1988 года
Ташкент. В аэропорту душно, пахнет дынями, не аэропорт, а бахча. Два часа ночи. Бесстрашно ныряют под такси толстые полудикие кошки, говорят, афганские. Среди загоревшей курортной толпы, среди ящиков, корзинок с фруктами прыгают на костылях молодые солдаты (мальчишки). На них никто не обращает внимания, уже привыкли. Они спят и едят тут же, на полу, на старых газетах и журналах, неделями не могут купить билеты в Саратов, Казань, Новосибирск, Волошиловград, Киев, Минск... Где их искалечили? Что они там защищали? Никому не интересно. Только маленький мальчик не отводит от них своих широко раскрытых глаз, ми пьяная нищенка подошла к одному солдатику:
- Поди сюда... Пожалею...
Он отмахнулся костылем. А она, не обидевшись, добавила еще что-то печальное и женское.
Рядом со мной сидят офицеры. Говорят о том, какие у нас плохие протезы. О брюшном тифе, о холере, малярии и гепатите. Как в первые годы не было ни колодцев, ни кухонь, ни бань, нечем было мыть посуду. А еще о том, ко что привез: кто - "видик", кто - "Шарп" или "Сони". Для одних война - мачеха, для других - мать родная. Запомнилось, какими глазами они смотрели на красивых, отдохнувших женщин в открытых платьях...
Достоевский писал о военном сословии. что это "самые незадумывающиеся люди в мире".
В накопителе запах испорченного туалета. Долго ждем самолета на Кабул. Неожиданно много женщин.
Отрывки из разговоров:
- Теряю слух. Первыми перестал слышать высоко поющих птиц. Овсяницу, например, не слышу начисто. Записал ее на магнитофон и запускаю на полную мощность... Последствие контузии в голову...
- Сначала стреляешь, а потом выясняешь, что это женщина или ребенок... у каждого свой кошмар...
- Ослик во время обстрела ложится, кончится обстрел - вскакивает.
- Кто я в Союзе? Проститутка? Это мы знаем. Хотя бы на кооператив заработать. А мужики? Что мужики? Все пьют.
- Генерал говорил об интернациональном долге, о защите южных рубежей. Даже расчувствовался: "Возьмите им леденцов. Это же дети. Лучший подарок конфеты".
- Офицер был молодой. Узнал, что отрезали ногу: заплакал. Лицо как у девочки - румяное, белое. Я сначала боялась мертвых, особенно если без ног или без рук... А потом привыкла...
- Берут в плен. Отрезают конечности и перетягивают жгутами, чтобы не умерли от потери крови. И в таком виде оставляют, наши подбирают обрубки. Те хотят умереть, их лечат.
На таможне увидели мой пустой саквояж:
- Что везешь?
- Ничего.
- Ничего??
Не поверили. Заставили раздеться до трусов. Все везут по два-три чемодана.
- Вставай. А то проспишь царство небесное... - Это уже над Кабулом.
Идем на посадку.
...Гул орудий. Патрули с автоматами и в бронежилетах требуют пропуска.
Я не хотела больше писать о войне. Но вот я на настоящей войне.
Что-то есть безнравственное в разглядывании чужого мужества и риска. Вчера шли на завтрак в столовую, поздоровались с часовым. Через полчаса его убил случайно залетевший в гарнизон осколок мины. Целый день пыталась вспомнить лицо этого мальчика...
Журналистов здесь называют сказочниками. Писателей тоже. В нашей писательской группе одни мужчины. Рвутся на дальние заставы, хотят пойти в бой. Спрашиваю у одного:
- Зачем?
- Мне это интересно. Скажу, на Саланге был... Постреляю...
Не могу отделаться от чувства, что война - порождение мужской природы, во многом для меня непостижимое.
Из рассказов:
- Я выстрелил в упор и увидел, как разлетается человеческий череп. Подумал: "Первый". После боя - раненые и убитые. Все молчат... Мне снятся здесь трамваи. Как я на трамвае еду домой... Любимое воспоминание: мама печет пироги... В доме пахнет сладким тестом...
- Дружишь с хорошим парнем... А потом видишь, как его кишки гирляндой на камнях висят... Начинаешь мстить.
- Ждем караван. Ждем два-три дня. Лежим в горячем песке, ходим под себя. К концу третьего дня сатанеешь. И с такой ненавистью выпускаешь первую очередь... После стрельбы, когда все кончилось, обнаружили: караван шел с бананами и джемом... На всю жизнь сладкого наелись...
Написать (рассказать) о самом себе всю правду есть, по замечанию Пушкина, Невозможность физическая.
...На танке красной краской: "Отомстим за Малкина".
Посреди улицы стояла на коленах молодая афганка перед убитым ребенком и кричала. Так кричат, наверное, только раненые звери.
Проезжали мимо убитых кишлаков, похожих на перепаханное поле. Мертвая глина недавнего человеческого жилища была страшнее темноты, из которой могли выстрелить.
В госпитале видела, как русская девушка положила плюшевого мишку на кровать афганского мальчика. Он взял игрушку зубами и так играл, улыбаясь, обеих рук у него не было. "Твои русские стреляли, - перевели мне слова его матери. - А у тебя есть дети? Кто? Мальчик или девочка?" Я так и не поняла, чего больше в ее словах - ужаса или прощения?