Грянул оркестр. Страна приветствовала возвращение родных сыновей. Наши парни возвращаются, выполнив свой интернациональный долг... За эти годы советские солдаты в Афганистане отремонтировали, восстановили и построили сотни школ, лицеев (?), училищ, три десятка больниц и столько же детских садов, около четырехсот жилых домов, тридцать пять мечетей, многие десятки колодцев, около ста пятидесяти километров арыков и каналов... ни занимались охраной военных и мирных объектов в Кабуле" (Московская правда, 1989, 7 февр.).
У того же Н. Бердяева: "Я всегда был ничьим человеком, был лишь своим собственным человеком". Не про нас это сказано. Правда у нас все время кому-то или чему-то служит: интересам революции, диктатуры пролетариата, партии, усатому диктатору, первой или второй пятилетке, очередному съезду... "Правда... выше России" - был убежден Достоевский. В Евангелии от Матфея: "Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим" (24, 4, 5).
Приходило столько, что даже не перечислишь их имен...
Спрашиваю у себя. Спрашиваю у других. Ищу ответа: как происходит убийство мужества в каждом из нас? Как из обыкновенного нашего мальчика получается человек убивающий? Почему с нами можно делать все, что кому-то нужно? Но я не судья тому, что увидела и услышала. Я только хочу отразить мир человека таким, какой он есть. А сегодня правда о войне мыслится шире, чем раньше, как правда о жизни и смерти вообще. Человек наконец достиг того, чего в несовершенстве своем желал, - он способен сразу убить всех.
Теперь уже не тайна, что ежегодно в Афганистане воевала стотысячная Советская Армия. За десять лет - один миллион. Существует и другая бухгалтерия войны: сколько выпущено пуль, снарядов, сколько сбито вертолетов, разорвано и изношено военного обмундирования, разбито машин. Сколько все это нам стоило?
Убито и ранено пятьдесят тысяч. Можно верить и не верить этой цифре, потому что всем известно, как мы умеем считать. Погибших в Великую Отечественную еще сегодня считаем и хороним...
Из рассказов:
- Я даже по ночам крови боюсь... Боюсь своих снов... Мне теперь на жука жалко наступить...
- Кому я могу это все рассказать? Кто будет слушать? У Бориса Слуцкого: "Когда мы вернулись с войны, я понял, что мы не нужны". Во мне сидит вся таблица Менделеева... Малярия до сих про бьет... Недавно рвал зуб... Один выдернули, второй... И от боли, в шоке, я вдруг заговорил... А женщина-врач смотрит на меня.. Почти с отвращением... "Полный рот крови, а он говорит..." Я подумал, что теперь никогда не смогу быть искренним, все о нас вот так и думают: полный рт крови, а они еще говорят...
Поэтому я не называю в книге подлинных имен. Одни просили о тайне исповеди, других сама не могу оставить беззащитными перед теми, кто поспешит упрекнуть, бросить в их сторону: "Полный рот крови, а они еще говорят". Опять будем искать где-то виноватых? Способ, испытанный для собственной защиты. "Он виноват... Они виноваты..." Нет! Стоим так близко, что нет возможности никому отойти в сторону.
А в дневнике я сохранила фамилии. Может, когда-нибудь мои герои захотят, чтобы их узнали: