Цион

А еще такие, как Тесса, никогда с такими, как Ниил, не связываются. Он – бродяга. Перекати-поле. А она – тепленькая домашняя зверушка. И какой бы наивной эта девчонка ни была, она на его простые подкаты не повелась – Ниил видел. С такими, как она, вся эта чушь не работала.

Мозги у этой Тессы, может, и были промыты ционской агитацией, но в чем-то все же работали неплохо. Про Ниила она все правильно понимала.

В прошлый раз мысли о девчонке помогли прогнать мигрень. В этот раз виски сдавило, как только Ниил понял, что Тессу нужно как можно скорее выкинуть из головы.

* * *

В небесные апартаменты ли’Бронаха я вернулась на адреналине уже не от страха, а от злости. Патрули? Ни одного не увидела. Я злилась на Ниила. Надо же какой обходительный – бросил меня на полпути и смылся…

Или я злилась на себя? Коммы исправны. Каждый из нас получил то, что хотел. Ниил мне ничего не был должен. Так почему же все это так бесит?

Ночью я так и не заснула. Хотя те жалкие два часа, что оставались до подъема, ночью назвать было трудно. Я тихонько прикрыла за собой дверь спальни, стянула с себя платье и чулки, которыми так любовался Ниил, и забралась под одеяло. Голова кружилась, а браслет молчал.

Думать о Нииле мне больше не хотелось, но лучше бы уж я думала о нем.

Я пролежала до семи, уставившись в окно, за которым наливалось краской небо. Грудь давило. К экзамену я была готова плохо. Если я и хотела освежить то, что успела выучить за этот учебный год и раньше, то успела мало. А может, нужные ответы всплывут сами собой? Да уж, надеяться на удачу мне до этого не приходилось.

Но этика – это одно. А вечером меня ждет Стена прощания. И вот от этой мысли меня уже по-настоящему лихорадило.

Горячая вода в моей медовой ванной слегка привела меня в чувство. Меня уже не трясло, но под глазами у меня лежали такие черные синяки, что я все равно выглядела больной.

Натянув форменную школьную юбку и белую блузку, я тихо выбралась в коридор и прислушалась. Кажется, после вчерашнего позднего возвращения ли’Бронах еще не проснулся. Наверное, в Сенате часы работы считали совсем не так, как на фабриках или в оранжереях. Ли’Бронах ведь занимался делами Сената и вчера, в выходной день.

– Доброе утро.

От сухого, как песок на зубах, приветствия я застыла. Прислонившись к кухонной стойке и скрестив ноги, ли’Бронах пил воду из узкого стакана. Одетый в новехонький костюм-тройку с гладким шейным платком, да еще и с этим стаканом кристально прозрачной воды в руках, на котором даже следов от пальцев не было видно, ли’Бронах казался то ли манекеном, то ли человеком с чересчур отретушированной фотографии. Слишком уж аккуратный, слишком уж бездушный. Какой-то… синтетический.

Я сжала зубы. После той фотографии ла’Гарды мысль про синтетические ткани так и преследовала. Но видеть странное в каждом – самая натуральная паранойя.

– Доброе, – сдержанно отозвалась я.

Под его взглядом я вытащила из холодильника утренний рацион с омлетом. Лучше бы мне пришлось идти за этим контейнером три квартала: и пусть по пути назад он бы заметно остыл, аппетит бы у меня только разыгрался. На кухне ли’Бронаха, особенно в его присутствии, еда теряла всю свою привлекательность.

– Вы что-то хотели? – спросила я, со всем возможным достоинством устраиваясь на высоком табурете.

Кожаная обивка подо мной скрипнула. Достоинства мне все равно никогда недоставало, и разыгрывать его перед ли’Бронахом даже не стоило.

Он только пожал плечами:

– Нет, ничего не хотел. Напоминаю: нам не обязательно вести беседы.

– Вы сами пожелали мне доброго утра.

– Это простая вежливость.

Ли’Бронах отставил недопитый стакан.

– Вы сегодня вечером не придете? – бросила я ему уже в спину.

Он обернулся. Лицо его было пустым, взгляд – ледяным.

– Тебя не касается, куда я сегодня вечером приду или не приду.

– Мы с мамой – ваша семья.

– Вас больше нет.

Я сжала зубы. Ли’Бронах даже не дрогнул. Человек, который любил мою мать, ни за что бы такого не сказал. А может, ли’Бронах ее никогда и не любил, и верно он сказал: отцом он мне не был и не будет.

– Сволочь вы, – прошептала я, наколов на вилку кусочек холодного омлета.

Завтрак можно было и разогреть, но идти к печи под взглядом ли’Бронаха мне не хотелось.

Уголки его губ горько дрогнули.

– Сволочь, значит.

– А вам самому как кажется?

Я отправила кусок омлета в рот и принялась медленно его жевать, не сводя взгляда с ли’Бронаха. Мне следовало бы взять свои слова назад. Следовало бы извиниться. Именно так я и поступила бы раньше. Именно так мне нужно было поступить и теперь. Но я не могла.

– Мне точно ничего не кажется. А вот тебе, девочка, следовало бы поучиться манерам.

– А вам следовало бы поучиться тому, как быть человеком.

Что-то вспыхнуло в глазах ли’Бронаха: его зрачки будто на мгновение расширились. Полсекунды – и он уже перехватил мою руку, вывернул запястье и припечатал своим коммом мой.

«– 1500 б.» – зажглось на экране.

Я зашипела, вырывая руку.