Цирк

– Он у нас в доме в Камышине оставался, – вспоминала Арина Петровна, – если выходной давали, когда они в Саратове работали. В фургон только на репетиции и шоу возвращался. Я приютила его, пригрела же! Один раз проснулась, а его нет. Они утром сниматься должны были, уезжать в Самару – тур был по Поволжью. Я кинулась с первой электричкой в город, на площадь, а они укатили уже, до сих пор помню сено это по заднему двору цирка раскиданное, обрывки цветных тряпок, летнюю пыль и следы шин на песке. Потом узнала, что у него там, в цирке его, нашлась одна… – Тетя Элла незаметно толкнула сестру под столом, и Арина Петровна запнулась, опомнилась.

Оля смотрела на карту: ни Адам, ни Ева на грустного клоуна и Арину Петровну не были похожи.

Элла усмехнулась:

– Только твой дед яблоки не ел. Не любил яблоки.

Следующей оказалась карта «Башня». Рука Эллы дрогнула: огонь и камень на карте складывались в картинку горящей башни, из окон которой летели в пропасть мужчина и женщина.

– Так они и расстались. Разрушено было все, он уехал, не сказав ничего твоей бабушке, не оставив записки. Но и она выходила за Шута, который ни дня не провел на одном месте и которому, – Элла кивнула на карту, – как я уже сказала, была нужна верная собака. Она не могла не знать, что однажды этой башне, которую они строили вместе, придет конец. Они строили ее, не заложив фундамента.

– И он больше не приезжал? – спросила Оля.

Элла покачала головой:

– Твоя мама росла без него.

Оля посмотрела на карту с Адамом и Евой, а затем еще раз на карту с башней. Ей показалось, что на второй карте – тоже Адам и Ева, только постаревшие и лишенные всякой надежды.

– Письма он Арине писал, фотографии присылал, деньгами помогал. Самого его мы больше никогда и не видели. И все фотографии, что сохранились, она мне оставила, чтобы душу не бередить. Через восемь месяцев родилась твоя мама… Твой дед он – и все тут, точка. Какой есть. Другого не дано.

– Один раз все-таки приезжал, Элла, – Арина Петровна вздохнула. – Я вышла из дома, а на крыльце, на перилах, повязан шарф – зеленый, импортный, не наш точно. Я подумала почему-то, что это он привез, только зайти не смог.

– Где он сейчас? – Оля не сразу задала свой вопрос.

В ковровом царстве тети Эллы какое-то время стояла тишина, мягкая и тугая, ее не хотелось нарушать, но Оля решилась.

– Шарф? – переспросила Арина Петровна. – Ты его носишь, Оля.

– Да не шарф, ба!

Тетя Элла посмотрела на Арину Петровну, та кивнула, и тогда тетя выложила на стол четвертую карту: скелет в рыцарских доспехах ехал на коне навстречу напуганным людям.

– Его здесь нет, Оленька. – Арина Петровна посмотрела на внучку. – Его давно с нами нет.

Элла выложила на стол пятую карту.

– Двойка пентаклей, – пожала Элла плечами. – Смерть – это не завершение жизни, Оля. Это только начало нового. Поэтому твой дедушка все еще с нами.

На карте с римской цифрой «II» и надписью «Двойка пентаклей» жонглер держал в руках по мячу, и лента тянулась от одного мяча к другому, завязывалась в бант, в знак бесконечности, и сулила мячам в руках мальчишки вечный танец.

Оля пристально вгляделась в фотографию дедушки еще раз и положила ее на стол – рядом с «Шутом». Она запомнила дедушкин берет и разной длины полосатые чулки, и портрет, который висел за дедушкиной спиной (если присмотреться – свадебный, их с бабушкой портрет), и глаза, которые были грустными от природы и становились еще грустнее от грима. У самой Оли всегда были такие же грустные глаза.

Глава 13 Граница

Февраль 1994 года

Самарская область, Пестравский район, село Марьевка

Огарев слышал от отца, что такое случается. Темнота выходит из себя, ставит барьер, и вот – твоей реальности уже нет вокруг тебя, а есть – чужая. «Это значит, – говорил ему отец, – ты уже очень долго идешь не в том направлении. И если тебя темнота спасать не станет, то себя спасет обязательно».

Фургон на колесах, в котором ехал Огарев, проезжал один и тот же поселок уже в пятый раз. Если бы он распахнул дверь на ходу, то увидел бы, что прицеп едет сам по себе и отрезок дороги, который проезжает Огарев, заканчивается вместе с поселком, а потом начинается снова. Темнота создала петлю, вырвала фургон Огарева из стройной шеренги и оставила на границе с Самарской областью – в Марьевке. Огарев не мог остановить фургон, не мог из него выйти, оставалось одно – попробовать спрыгнуть. И он спрыгнул, когда фургон одним боком вплотную приблизился к песчаной обочине. Под ногами мелькнула грунтовка, и Огарев выкатился на траву. Он вскочил и обернулся на дорогу – фургон исчез. Вместо него Огарев заметил покосившийся дорожный знак – название населенного пункта «Марьевка» было перечеркнуто. Здесь снова начиналась Саратовская область. У знака стояла фигура. Фигура курила и покачивалась. Огарев прищурился. Шестнадцатилетний парень с простреленной навылет головой.

– Витя, – прошептал Огарев и подошел ближе.

– Ты не можешь уехать снова, – укоризненно прошипел парень.