В ресторане на улице Ленина иллюминация работала даже лучше, чем в цирке. Ярко-розовый прожектор высветил сцену, на которой шли последние приготовления. Оля подергала Огарева за рукав:
– А меня там не ослепит?
Огарев вздохнул, вышел из-за ширмы, которая служила кулисами, поймал под локоть юношу в пиджаке и с планшетом для бумаг и что-то шепнул ему. Юноша сначала быстро закивал, но потом развел руками. Огарев вернулся к Оле, поправил воротник своей сценической рубашки и, откашлявшись, заключил:
– Не ослепит.
Из-за кулис было видно, как наполнялся банкетный зал. Таких людей Оля видела в сериалах, которые крутили по «ящичку» Арины Петровны. Мужчины в костюмах, женщины в облегающих платьях. Ее родители такое не носили: папа не вылезал из свитеров, связанных бабушкой Лидой, мама же носила юбки и белые блузки: школа диктовала ей и одежду, и прическу. С одной из пар в ресторан вошел широкоплечий человек в черной кожаной куртке. Оля съежилась.
– Нам обязательно именно тут выступать? – обернулась она к Огареву.
– В самом цирке тебе никогда не заплатят столько, чтобы ты могла выполнить условия родителей. Я уже объяснял.
Оля не верила. Цирк был местом, в котором все были ей рады. Сима помогал с выбором в столовой («не бери суп, он всегда тут плохой, салаты лучше!»), Сан Саныч снисходительно смотрел, как Оля учится заряжать реквизит, и всегда советовал, где поможет изолента, а где хватит и обычного скотча. В ресторане же никому, кроме Огарева, до Оли не было дела. Даже свет никто не сменил: ярко-розовое пятно превратилось в кислотно-желтое – и, казалось, стало еще более слепящим. В это желтое пятно света Огарев и вытолкнул Олю под аплодисменты.
Она зажмурилась и начала работать. Тигр шевельнулся где-то в районе ребер, зевнул, слабо мяукнул и тут же спрятался. Выстроенная башня из мячей начала крениться, Оля оступилась, качнулась вбок, чуть изменила траекторию броска, чтобы трюк не развалился совсем. Злость было подкатила к горлу, но там она и замерла, растворилась в мерном движении мячей по нескончаемому кругу – из одной руки в другую, из одной – в другую, метроном в голове отсчитывал ритм. Вальс мячей у нее над головой не кончался, и Оле хотелось, чтобы он длился вечно. Ее хваленая «драчливость», ее ярость были на сцене ей врагами, а не помощниками, и это было единственным, что она знала наверняка.
«Контроль, – говорил ей Огарев на репетициях. – Помни о контроле».
Оля настолько сосредоточилась на совете наставника, что после номера в ресторане разом все забыла. Каким был свет? Где сидели зрители? И сколько раз она поймала мячи, а сколько – уронила?
«Так всегда в первый раз», – скажет Огарев, когда они вместе уйдут со сцены, и отвернется, чтобы обсудить с организатором гонорар, как будто сказал о чем-то обычном, а не особенном. И Оле станет жутко оттого, что ее первый раз, ее первое слепое пятно, ее первый миг забвения, который артисты всегда силятся вспомнить и твердят, что на самом деле никогда и не забывали, произошел не на манеже. Это было нечестно. А ведь дядя Паша обещал ей, что сначала она выйдет в номере Симы.
– Просто халтурка подвернулась, а тебе деньги нужны, – сказал Огарев, когда их развозили по домам на раздолбанной «четырке».
Водитель резко тормозил на светофорах (а на некоторых не тормозил вообще, и машина в последний момент пролетала на мигающий желтый, подпрыгивая на кочках). Ремней безопасности на заднем сиденье не оказалось, и Оля до боли в пальцах цеплялась за подлокотник. Ей не хотелось отвечать Огареву. Она свою часть уже получила, и теперь во внутреннем кармане куртки грелась тонкая пачка купюр. Оля таких странных денег никогда не видела, но не стала говорить Огареву, что их обманули. В подъезде Оля достала купюры из-за пазухи и под тусклой мигающей лампой прочла на ломаном английском:
Глава 3
Денди
Влад никогда не видел десятидолларовых купюр, но он сразу понял, что это – оно! Заветные зеленые бумажки притаились в ящике Олиного стола. Оля опустила деньги в ящик, закрыла на ключ и еще долго смотрела на поцарапанную замочную скважину, как будто и не знала, что делать теперь.
«Останется без бабла, – решил Влад. – Точно останется!»
Он затаился в своей комнате и ждал. Оля ложилась спать раньше родителей. До уроков она убегала в цирк. После школы снова ехала на репетицию. Мама стала чаще ругаться, причитала каждый вечер, что Оля не учит уроков, а только играется, да еще с каким-то мужиком. Влад был с ней согласен. Он осуждающе смотрел на сестру за ужином и кивал на любое мамино слово.
– Так не должно быть, – говорил он. – Это неприлично и неправильно.