Цирк

Огарев опустился в одно из кресел. Засыпая, он успел заметить, как черное облако проносится через всю арену, вылетает из-за форганга, исчезает в ложе и выскальзывает из манежа, а за ним, смеясь, пробегают двое: мальчик с простреленной головой и девушка в белом с черными кольцами в руках.

Глава 17 Черный вторник

11 октября 1994 года

Саратов, улица Азина, 55

Телевизор с самых утренних новостей гудел не переставая. С первого этажа до третьего слышались шепелявые помехи и трескучий голос диктора, с третьего этажа до первого – топотом ног торопливых школьников, стуком женских сбитых каблуков – несся стон и вой по потерянным сбережениям, которых никогда и ни у кого на самом деле не было. Бедняки говорили о деньгах, которых никогда не копили по-настоящему, сотрясая воздух и нервы друг друга. Толик пересчитывал месячную зарплату, купюры колодой карт перетекали из одной его руки в другую и обратно, но ни фокуса, ни чуда не происходило.

– Как же так получается? – Толик опустился на застеленную кровать, и деньги, выпав из его рук неровным и редким веером, рассыпались по покрывалу.

Толик пялился на бумажки и думал, что каким-то образом продешевил в самом начале пути, получил крапленые карты, проигрышный лотерейный билет. Этого им теперь не хватит и на неделю. Раньше с натяжкой хватало на две.

Лена и Влад с самого утра поехали в больницу к Оле, и Толику не с кем было поделиться еще одной болью. Возможно, Лена пока даже не знала, что произошло. Хотя он был уверен, что вскоре узнает: все старушки в автобусе будут обсуждать обвал рубля. Он медленно застегнул рубашку, стоя перед зеркалом, потом собрал деньги и спрятал их на место – в книгу. На книге издевательски красовалось название: «Капитал». Толик книгу не читал и не собирался, а Лена обозвала ее «жуткой мутью» и приспособила для своих целей, использовала буквально: она первой в семье превратила труд Маркса в «общак» и стала складывать между страницами скудные семейные накопления.

Толик чертыхался, расправляя на плохо выглаженной рубашке складки, но, посмотрев на часы, сорвался с места. Штаны и свитер он надевал на ходу, на выходе из спальни подхватил сонного Артёмку. Тот лепетал что-то про кашу, которую сварила мама, и про то, что пирог с капустой тоже на столе, но Толик указал пальцем на часы, и Артёмка замолк. Медленно, как в воде, сонно просовывал он ноги в подставленные Толиком штанины, медленно застегивал кнопки на куртке. Толик стал помогать сыну с кнопками, и к концу одевания даже у него болели кончики пальцев. Они опаздывали в школу, и Толик, жалостливо посмотрев на зевающего Артёма, усадил его на плечи, как только они вышли из квартиры.

– Пригнись, когда будем из подъезда выходить, – предупредил он.

Предупредил напрасно, сын уже обхватил его за шею и посапывал, навалившись мягкой курткой ему на затылок. Сверху над этой конструкцией нависал Артёмкин портфель. У входа в школу, на заросшем бурьяном спортивном стадионе, Толик снял с плеч сына. Артёмка стоял нетвердо, слегка покачиваясь и все еще зевая.

Мимо проходили другие мамы и папы с детьми, шли группками старшеклассники, и отовсюду Толику слышались отголоски утра: мальчик тянул маму за руку и клянчил машинку, мама уклончиво отвечала, что машинку они купят нескоро. Толик вздохнул. Артёмка подергал отца за рукав и поднял на него глаза, уголки которых всегда опускались вниз, даже когда Артёмка улыбался, отчего он становился похож на ленивца.

– Мы тоже нескоро купим машинку, да?

Толик нахмурился: утренняя жалость к сыну испарилась, а изнутри, из каких-то неведомых ему самому глубин поднимался ком, который давно собрал на себя весь снег и мусор, копившийся в его душе с того проклятого момента, когда он потерял плохонькую, но свою работу – правильную, по специальности, с приличным в прошлом доходом. Он отбросил руку сына и пошел в сторону школы.

– Ну, идешь, что ли? – крикнул он.

Артёмка сиротливо стоял посреди раскуроченных временем беговых дорожек и ковырял носком ботинка колдобину в асфальте, выгребая из нее маленькие камушки.

– Значит, нескоро, – прошептал Артёмка, наблюдая, как камешки, которые ему не удалось вытащить из ямы, скатываются назад.

Так он и ковырялся в асфальте, пока Толик не вернулся за ним и за рукав не потащил в сторону школы. Толик шел быстрее, и Артёмке приходилось бежать, подскакивая и часто перебирая ногами, чтобы успеть за отцом. У входа в школу они услышали, как трезвонит звонок, как ломятся внутрь толпы детей: все толкались, девчонки визжали, мальчишки дубасили друг друга портфелями. Толик, как ледокол, прошел сквозь толпу, протаскивая за собой сына, и сдал его прямо в руки учительнице. Та не мешкая поставила его в пару со взъерошенным мальчиком – кажется, именно он просил у мамы машинку, – и стройный ряд первоклашек, слегка раскачиваясь под весом тяжелых портфелей с библиотечными книгами, двинулся к лестнице.