Цирк

На железной дороге тоже все разговоры были только о деньгах. Выплаты за смены снова грозились задержать. Толик испачканными угольными руками забрасывал мешки в один из вагонов, поворачиваясь в ту сторону, куда летел мешок, и обратно. Когда мышцы спины с одной стороны заболели, он развернулся к железной стенке вагона другим боком и продолжил работу. Хрустел и щелкал позвоночный столб, защемленную мышцу тянуло, но потихоньку стало отпускать.

– Толян, ты это, помни, что, сколько ни кидай, хрен нам, а не зарплата.

Новый приятель Толика дядя Миша стоял рядом. Он прислонился спиной к вагону и жевал бутерброд с салом.

– Не кряхти ты так и не сыпь из мешка-то! – нравоучительно заметил он и чихнул. – Аллергия у меня на этот их уголь, прости господи!

Толик молчал и продолжал скручивать позвоночник: раз, два, три – на «три» мешок летел точно в цель, Толик выжимал из себя злость и остатки сил. Близился обед, на который дядя Миша «вышел досрочно», как он всегда говорил. Дядя Миша вообще «выходил досрочно» чаще других, а иногда и уходил со смены с такой же присказкой. И ничего ему за это никогда не было.

– Дядь Миш. – Толик вытирал со лба пот тыльной стороной кисти, и на лбу оставались серые с черным разводы. – Вы бы лучше ели свои бутерброды где-нибудь в другом месте. – Воняет вашим салом, а жрать-то хочется!

– Ну так иди и жри, – обиделся дядя Миша. – Когда еще теперь сала поедим. Доллар теперь – во! – Дядя Миша показал свободной рукой высоту, на которую, как он считал, подскочила валюта. – А рубль – во! – И дядя Миша сложил кукиш из пальцев той же руки.

Толик не стал возражать, тем более что спина у него теперь ныла с обеих сторон: каким боком к вагону ни поворачивайся, с какой руки ни отправляй мешок с углем в цель, боль находила Толика в любом положении, а если он начинал двигаться или поднимал тяжелое, она заставляла его замереть тычком под ребра или в поясницу.

– Невралгия, – пробормотал дядя Миша сочувственно, он жевал остатки бутерброда и наблюдал, как Толик медленно скручивает туловище в одну сторону и в другую. – Можно сказать, профессиональная болезнь.

Толик, которому порядком надоели замечания дяди Миши, что-то неразборчиво буркнул в ответ, еще раз хрустнул позвонками и направился к зданию станции. На обед сегодня им действительно давали щи, сало и черный хлеб.

Глава 18 Дедушка

Январь **** года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Небо над цирком сияло, как будто неумелые маляры раскрасили его киноварью. Солнце мелькало в тучах, роняло блики на купол цирка. Оля шла через площадь, плыла сквозь толпу укутанных в тулупы людей. Некоторые мужчины поправляли на голове ушанки, женщины закапывались в шерстяные платки. Она опустила голову, не сбавляя шаг, увидела белые валенки (они явно были ей велики) и нечаянно толкнула плечом высокого человека в шинели. Оля успела разглядеть у него на рукаве значок – золотые колосья обнимали алый герб, на котором сияли в лучах солнца скрещенные серп и молот. Мужчина даже не заметил Олю.

– Простите, извините, – пробормотала она, выставляя ладони перед грудью, точно защищаясь, но мужчина разговаривал с тетенькой и девочкой, которую тетенька держала за руку. Он наклонился к девочке, сложив руки за спиной, и что-то шептал ей, а тетенька смотрела на них и смеялась.

Оля обернулась, двери цирка были открыты, звали, манили, заставляли сделать еще один шаг и еще один… Оля подняла взгляд на купол. Солнечный блик ослепил ее, и в ушах вспыхнул чей-то голос, крик о помощи – кричал коренастый мужчина в смешной жилетке с лацканами, а рядом с ним, схватившись за голову, замер другой, статный человек в сверкающем мундире иллюзиониста и в черном цилиндре – они стояли на самой вершине купола и даже не думали падать. Оля почувствовала, как ветер бьет ее по спине. Как будто падала она.

– Лови ее, Паша, едрить твою коня!

Крик смолк, как только Оля отвела глаза от купола. Видение пропало. В цирке Оле в нос ударил знакомый запах навоза и животных. Она принюхалась и недовольно шмыгнула: в гардеробной и коридорах обычно не бывало такого удушающего запаха. За животными убирали сразу. Оля разглядывала стены цирка, и они показались ей новее – стыки между мраморными плитами не успели напитаться желтизной от времени, деревянные столешницы в гардеробе еще не растрескались, а лак на них не рябил царапинами. Оля пробежала через фойе и дернула на себя дверь служебного входа.

Манеж тонул в полумраке, не светили ни лампы, ни прожекторы, сквозь маленькое окошко под куполом (Оля могла поклясться, что его раньше не было!) в манеж проникал луч солнца, протискивался сквозь мрак и замирал на красном ковре солнечным зайчиком. Оля перепрыгнула через бортик арены, остановилась в самом центре манежа, прищурилась и стала подкрадываться к форгангу. Ей показалось, что бархат всколыхнулся и снова опал. В манеже иногда гулял ветер, и Оля, оглянувшись на пустынный и словно бы заброшенный цирк, решила, что виновником ее страха был именно сквозняк.