Цирк

– Да я знаю, что ли, а, – пробормотал Азат. Акцент не уходил из его речи, Азат боялся. – Херы какие-то: бабками, говорят, делиться надо. А где я им щас-то бабок достану, все на стеклярус этот спустили и еще ни-хрен-наны не продали.

– Да-а, – протянул Влад. – Наши-то бабули чухают, что стеклярус китайский, не берут. Может, отдашь им денег, а? В загашнике есть немного.

Теперь Влад знал, что Азат не отдал деньги. Их общий тайник опустел, денег в нем не оказалось. Влад промолчал, хотя догадывался, что Азат все прогулял с новыми товарищами с рынка. А потом снова появились они.

Азат пошел на ту встречу. Знал, куда идет. Сам все и прекратил. Азат все это начал, а теперь прекратил. Влад остановился на середине моста и спустился на Городской пляж, который длинным островом лежал посреди Волги. В детстве они часто сюда приезжали: Оля бросала мяч, а он копошился в песке у воды. Лед, бледный и мутный, сковывал Волгу намертво, и Владу казалось, что под лучами восходящего солнца у самого берега сверкает рассыпанный чьей-то неосторожной рукой стеклярус.

Глава 17 Брат и сестра

26 декабря 1999 года

Саратов

Оля прилетела из Москвы вечерним рейсом, который должен был приземлиться на сутки раньше. Самолеты в Рождество в Барселоне задерживали, и Оля смогла вылететь домой только на следующий день. Разорванный контракт, премьера в Цирке братьев Хавьер без ее участия, долговые обязательства, ночь в аэропорту и прощание с Хосе, которого она никогда больше не увидит, – все это была несбывшаяся жизнь, и происходила она с какой-то другой Олей.

Оля одной рукой прижимала к груди книжку Ричарда Баха, которым теперь зачитывалась. Внимательный Хосе подарил ей экземпляр на испанском: и звенящее слово “Uno” и улетающий прочь с обложки книги самолет яркими пятнами выделяли Олю из толпы в старом саратовском аэропорту. Чемодан на колесиках, полосатый, украшенный платком, купленным в одном из барселонских бутиков на аванс, выплыл на ленте выдачи багажа, и Оля стала еще более заметной. Таксисты на выходе учуяли что-то новое, что-то другое, они знали, что деньги пахнут, и, как они выглядят, тоже знали, и Оле пришлось распихивать назойливых водителей новеньким чемоданом, чтобы прорваться к автобусной остановке.

Когда район СХИ скрылся за поворотом, Оля выдохнула. Автобус-гармошка вез ее в центр, где она пересядет на трамвай и доедет до родной улицы Азина, а там она… Оля не представляла, что она сделает, когда окажется «там». Бандитов она ни разу в жизни не видела, а самым опасным ее знакомым был тот самый Азат, которого раньше никто не воспринимал всерьез. Мысли путались и перескакивали с одного на другое: то Оля вспоминала, сколько денег осталось от ее аванса, который Седой выдал ей буквально накануне побега, то возвращалась в Барселону, и перед глазами у нее вставало лицо Хосе, увлеченно рассказывающего о Гауди, то она снова думала о брате и родителях…

Город лавиной накрывал Олю, забирал себе ее барселонские воспоминания, просачивался в уголки памяти, высвечивая другое – снова Сан Саныч, Огарев, цирк. Снова Влад и детская глупая вражда. Снова папа с мамой, которые никогда ее не понимали. «Это твоя жизнь», – говорил ей город с разбитым асфальтом, ржавеющими скрипучими трамваями, тополями, которые протыкали небо острыми верхушками, и снежными сугробами высотой ей по пояс. «Это моя жизнь?» – спрашивала себя Оля, всматриваясь в снегопад, и почему-то вспоминала жителей Барселоны, которые фотографировали снег на вершине Монтжуика.

Дверца трамвая сложилась, редкие пассажиры потянулись на улицу. Оля последовала за ними. На остановке она замерла. Над ней нависал дом – и каждую надпись в его подъездах, каждый скол или выбоину на ступеньках и каждую занавеску в окне она знала наизусть. Если бы дом номер 55 по улице Азина вдруг согнул свою каменную спину и приобнял Олю, она бы не удивилась. Ее город и его жители видели иллюзии и давно верили в них – и иллюзии эти были похлеще тех, что Огарев показывал на манеже. Она вошла в подъезд. Ее никто не остановил. Двор показался ей пустынным и безлюдным. И только с торца дома стояла незнакомая машина – тонированная иномарка без номеров. Оля заприметила ее и сразу все поняла. По лестнице она бежала, а не шла, и в квартиру свою ломилась так, как будто за ней действительно гнались. Толик распахнул дверь и втянул дочь в прихожую. Она, чуть не уронив чемодан, ввалилась в квартиру и, дыша, как после самого долгого своего номера, залепетала про машину за углом.

– Я знаю, – с нажимом ответил папа. – Знаю.

– Где Влад?

Толик махнул рукой на комнату мальчиков. Оля бросила чемодан, стряхнула с плеч куртку и направилась к двери.

– Братик, миленький! – Она скреблась в дверь его комнаты. – Открой.

Дверь молчала, только шуршали за ней какие-то бумажки. Влад, как в детстве, утащил в комнату все конфеты, которые нашел.

– Дай я.