Кировский район нависал над Владом махиной, сверкали на дороге обледеневшие трамвайные рельсы, прокричало прожженное сцепление автомобиля, промчалось, улетело дальше, вниз по Танкистов, и всё снова стихло. Влад вышел на улицу и затопал вниз, дорога шла под горку, и ступать стало легко-легко, затекшие ноги слушались лучше. Пошел снег, хлестнуло в лицо волжской свежестью. Владу стало легче дышать. В темных витринах магазинов и окнах домов скоро зажжется свет, и, может быть, наутро
Когда это началось? Влад втаптывал подошвы ботинок в асфальт, и каждый шаг отзывался болью в голове. В самой низине, где улица Танкистов изгибалась, точно пыталась сбежать, свернуть прочь от Воскресенского кладбища, Влад остановился и вслушался. Неугомонный водитель все еще сжигал несчастное сцепление – судя по звуку, где-то на Соколовой, – наверное, мчался к Волге. Влад тоже свернул на Соколовую и пошел быстрее. Он шел еще два часа, прежде чем увидел Волгу и мост, раскинутый над рекой, и первые утренние машины, которые бежали в сторону Энгельса бисерной нитью… И тогда Влад пошел против ветра, влетел на мост и бросился на ту сторону, подальше от них всех – от семьи и от тех, кто лишил его друга, по этому бисерному ниточному краю, потому что начал вспоминать.
…Оля плела браслет из бисера. В семь лет она еще не успела выучиться быстро читать, но очень ловко управлялась со всем, что нужно было делать руками, – вкрутить саморез ножом вместо отвертки, открыть банку бабушкиной закрутки, кинуть мяч в кольцо, – для ее рук и пальцев не было невозможного. Они пилили, строгали, вышивали и лепили из песка самые лучшие фигурки. Оля не любила готовить и убираться и напрочь отказывалась это делать, но, если нужно было помочь папе поменять лампочку, она лезла под руку и мешалась, потому что ей хотелось самой.
Влад только зубами поскрипывал: у него не получалось ни с лампочками, ни с саморезами, ни даже с банками. Из рук Влада сыпалось все. Он нашел браслет сестры и попытался разорвать его, но леска изрезала ему руки. Он раскромсал браслет на части – бисер трещал под ножницами и раскалывался, разлетался, рассыпался по комнате мелкой дробью, ударяясь в стены и шкаф. Оля нашла растерзанный браслет и в первый раз набросилась на Влада. Тогда все и началось. Я-лучше-нет-я-лучше – эта песня длилась слишком много лет, кто-то должен был это остановить. Кто-то должен был.
Это было у брата и сестры что-то внутреннее, подкожное: всегда по разные стороны поля, всегда в разных командах и обязательно ведут счет игры. Здоровое соперничество превратилось в войну.
Азат появился в жизни Влада, потому что тоже не переносил Олю.
– Правильно Дубко из параллельного говорит: курица она! – сплевывал Азат каждый раз, когда получал от нее.
Влад поддакивал, но знал, что получал Азат за дело: не настрой Азат против сестры весь параллельный класс, Олю бы любили.
С того браслета все и началось по-настоящему. А кончилось новой игрушкой Азата, новым «делом». Стеклярусным. «Шутка ли, снова этот бисер, во дает», – подумал тогда Влад и согласился.
Азат торговал стеклярусом недолго. На рынок, где они обустроили небольшую палатку, приходили разные люди, и очень часто те, кто собирался не купить, а содрать с продавцов побольше. Однажды они стояли на точке вместе. Влад замерзал, и Азат предложил ему принести им обоим чаю из палатки в другом ряду. Влад возвращался назад с коричневыми пластиковыми стаканчиками, которые покорежились от кипятка, стараясь нести их как можно быстрее, обжигая пальцы и тихо ругаясь. Азат с кем-то говорил. Он кривил лицо, и еще издалека Влад заслышал абхазский горячий акцент. Это были
– Чего надо? – спросил Влад у Азата, протягивая тому чай и глядя в спины трем уходящим хилым фигурам. – Кто это ваще?