Цирк зажигает огни

С дивана пыль не вытирали
и под диваном не мели,
под ним ботинки год стояли
все в паутине и в пыли.
Не зная, что круго́м творилось,
они глядели в пыльный пол,
вдруг дверь однажды отворилась,
и кто-то в комнату вошёл.
И кто-то вымылся под краном,
и на диван, разувшись, лёг,
и оказалась под диваном
пара кованых сапог.
Они в грязи и в глине были,
к подошвам мох лесной пристал,
и толстый след дорожной пыли
их голенища покрывал.
Они за танком шли с пехотой,
они стояли на часах,
они ходили по болоту,
в дремучих прятались лесах.
Переходили реки, горы.
И был опасным каждый путь,
и вот они пришли в свой город,
чтоб двое суток отдохнуть…
Ботинки место уступили.
Прижались в угол у стены.
«Откуда вы?» – они спросили,
и гости рявкнули: «С войны!»
Стоя́т ботинки, ждут рассвета,
стоя́т и думают они:
«Как много знает обувь эта,
как скучно мы проводим дни!
Но мы стои́м и твёрдо знаем:
пройдёт война, настанет час,
домой вернётся наш хозяин,
почистит нас, наденет нас.
И мы пойдём по тротуарам,
сверкая на его ногах,
и мы поймём, что он недаром
ходил в военных сапогах[179]

.

Снова полный свет, а зрители в оцепенении, и каждый думает о своём сокровенном, постепенно возвращаясь сознанием в цирк. Да, будет, будет так! Недаром в тяжкую годину артисты стремятся превратить своё выступление в праздник, который грядёт и скоро настанет!

Я слушаю каждый вечер, перед выходом к публике, стихи, завернувшись в полу занавеса. И тоже думаю о своём сокровенном. Мне видится война на привокзальном пути Смоленска. «Весёлый хищник», сумевший жестоко ударить меня по сердцу, убив Малышку, моего друга, мою первую работу. Слушая, я ищу свою месть ему и даю слово – каждого хищника от природы сделать другим, не знающим привычного ремесла: пожирать, убивать.

Теперь у меня есть цель: гепард Кай становится моим учеником, и, приручая его, я мечтаю только об одном: в паспорте, лежащем у папы, написано: «Гепард – хищник. Кличка Кай. Возраст – 4 года». Пусть там пока это написано. После моей работы я попрошу папу навсегда вычеркнуть в паспорте Кая слово «хищник».

Глава IX

Сорок минут назад папу порвал морской лев Пашка. Я плачу в страхе у занавеса, тут же лежит папин белый чулок, теперь похожий на кровавое месиво. Бинты, йод. На секунду из-за занавеса появляется папа. Он разгорячён, от волнения не чувствует боли… Сколько выдержки в маме, она безмолвно бинтует папину ногу. Руки её кажутся спокойными, и только синеватые веки дрожат от напряжения.

– При папе чтоб ни единой слезы! Он работает. Прекрати сейчас же! – приказывает мне мама.

Бинты, кровь, мамин голос: «Затяните паузу, “Сон охотника” без лошади».

Короткие наказы выполняются моментально. За ними – логика. Дуров обессилен от потери крови, ему трудно подняться на лошадь, прыжок с которой из-за раненой ноги невозможен. Но номер не выпадает из аттракциона. Идёт своим чередом, как и другие. И только концовка представления не та. Четвероногий чуткий друг, слониха Лили, сгребла хоботом папу и вынесла за кулисы.

В гриме, в костюме с белым жабо и золотой накидкой, лежит папа на носилках. «Скорая помощь». Мама бросает мне на ходу ключ от гардеробной. И вот я одна, сжавшись в комок, всхлипывая, сижу на сундуке. Чьи-то тёплые руки обнимают меня за плечи. Я вскидываю голову: тётя Лида Запашная, Нонна, Славик рядом со мной. Артисты не расходятся, ожидая вестей из больницы. Во втором часу ночи возвращается оттуда мама.

– Что? Что? Как Юрий Владимирович? – обступают её со всех сторон.

– Пока хорошо. Операцию сделали. Только завтра будет ясно.

Мы не идём с мамой в гостиницу. Ночь в цирке. Трудная ночь, я впервые вижу, как плачет мама: сухие глаза и безутешные слёзы. Сжатые губы, и гулкое, частое дыхание. Я делаю вид, что сплю, и мама осторожно выходит из гардеробной.