Цирк зажигает огни

Теперь только лица на плакатах улыбались счастливой улыбкой, но ведь то были плакаты десятидневной давности – уже довоенные. У артистов лица были совсем другие, даже в манеже присутствовало строгое биение напряжённого дня. И зритель шёл в цирк. Люди шли сюда передохнуть, готовясь к долгой дороге.

Фронт подступал. Мы замечали его близость по взрывам, воронкам, обломкам домов. Наша Лили стала дружинницей. Она выходила с папой на новую работу. Была на шоссе тягачом, помогая эвакуировать детсад, разбирала разрушенные дома, находя живое, что оставалось под ними. И однажды в цирковом дворе потушила зажигалку. Пока несли песок, Лили спокойно набрала в хобот воды и, будто владея пожарным шлангом, потушила бомбу.

Папа и Лили для нас с мамой стали неделимы. Всюду вместе – слон и дрессировщик. И вот случилось следующее. Представление. Сложный трюк двойного баланса. Шесть тумб метровой высоты. На них ничем не закрепленная перекладина. На перекладине посредине – папа. Лили должна осторожно перейти через него. Тягучие аккорды сгущают ощущение тяжести трюка. Неожиданно врывается вой сирены. Слон замирает, подняв ногу для шага. В цирке гаснет свет, начинается сумятица в публике.

Мама прижалась к занавесу.

– Что же будет? – шепчут её губы. – Сорвётся папа. Ведь упадут оба – тогда…

Жуткое тогда… Я знаю – тогда не будет у меня папы. А если сорвётся одна Лили, конец тот же. Мы с мамой не замечаем от волнения вспыхнувшего света, не слышим музыки и неровных аплодисментов.

Лили – чуткое, благодарное существо – спасла папе жизнь! Она в темноте исполнила свой трюк, неслышно и четко, что даже папа не распознал её ног, быстро промелькнувших над ним. Вспыхнул свет, а Лили была на другом конце перекладины.

Лили стала членом нашей семьи.

Наутро – приказ: срочно вывезти животных из города! Спасать государственную ценность.

Состав был подан. Но как вывозить, если единственное средство перевозки – один тарахтящий грузовик, на котором привозили корм животным.

И снова Лили, Мирза, верблюд и даже мои пони трудятся: на спинах, горбах, повозках вывозят на вокзал реквизит и клетки. Идёт непонятная кавалькада с грузом в толпе людей, нагруженных не меньше. Вокзал близко – подать рукой. Опять бомбёжка. Отец охрип от окриков: «Вперёд, вперёд!» Животные шарахаются в стороны. «Внимание, вперёд!» Лили ведёт колонну. Над нами три самолёта. Фашисты. Вот они близко. Мне кажется, что я вижу лётчика. Он улыбается. Нет, кривится от смеха, и прищур у него гепарда.

«Жжиг, жжиг», – со свистом летят пули.

– Мамочка, Малышка!

Живой, весёлый конёк, я вела его. И вот он, хрипя, повалился наземь. А рядом лама: и странно, с недоумением тянет шейку, которую держит рука рыжего униформиста Васи. Рука, придавленная развороченным бассейном. Вася – исчез.

Я кричу, вырываюсь из цепких маминых рук.

– Скорей, скорей, Наташа! – тащит меня мама. Я упираюсь, меня притягивает Малышка, которого уже у меня нет.

Неспокойная, жуткая дорога в набитом битком товарном вагоне. Бред во сне. Бессвязность в разговорах.

– Малышка! – твержу я, не переставая видеть чёлку, разметавшуюся от ветра. А лётчик смеялся!

– Папочка! Он убил Васю, Малышку и смеялся?! – Я содрогаюсь, ищу успокоения у папы. – Он прострелил Лили ноги и смеялся? Папа, папа, – рыдаю я. – Он человек? – спрашиваю я, не потому что меня мучает детское любопытство, нет, я хочу навсегда понять: может ли такое сделать человек?

– Он – фашист! Самый омерзительный, «весёлый» хищник – гиена! – с болью и отвращением объясняет мне папа.

Глава VIII

Челябинск, Магнитка, Новосибирск, Златоуст, Уфа, Свердловск – череда городов. Цирк работает без устали, «Всё для фронта» — это значит три спектакля – и будет танк, двенадцать спектаклей – и будет построен самолет. Исчезают из моего детства игры, переводные картинки, куклы. Сама жизнь заставляет видеть окружающее чётко, подчас сурово и не по-детски. Я знаю, что такое эвакуация, я знакома с беженцами, и даже листок, в котором сгусток непоправимого горя, – тоже навсегда запечатляется в моём сердце: листок – похоронная.

Утром его молча несли по фойе, через конюшню, и наконец, застыв у гардеробной, никто не решался его отдать по, назначению. Гардеробная № 4, Мильтоне – Запашные. Здесь тётя Лида. Мама моей подруги Нонны. Вот они: мать и трое детей – Нонна да братья, мал мала меньше. Худенькая тётя Лида, быстрый стрелок в серебряном костюме, стоит неподвижно, глядя на все вопросительно, недоверчиво, с отчаянием. Задыхаясь, спросила:

– Кто? Муж или сын?.. Родной, хозяин, отец! – Тётя Лида припала к листку, точно он был частицей человека, имя которого неслось эхом по всему цирку.