Цирк зажигает огни

А через два часа в манеже, на опилках, стоял треножник с плакатом. В левом углу на плакате портрет, увитый чёрным крепом, и молчаливая горстка артистов, прощающихся с другом, который пал в бою смертью храбрых. Большеногая, в коротеньком платьице, Нонна, обнимая, притягивает к себе братьев: они ревут, в страхе озираясь на чёрную дыру прохода. Глаза у Нонны распахнуты, губы сжаты, и по щекам ползут крупные слёзы. В цирк пришло горе.

У нас в гардеробной Нонна с братьями. Вчетвером мы греемся под попоной: Нонна вспоминает своего отца. А Славик следит за её рассказом:

– У нашего папы был золотой галстук и красные губы! – добавляет он.

Славик мал и смутно помнит широкоплечего, замечательного артиста, главу номера, своего папу. Его воспоминания похожи на плакат, откуда всегда смотрит на него улыбающийся стрелок.

А за стеной тётя Лида. Она должна быть сейчас одна. Скоро представление, ей работать.

– Мама Зина, мне пора переодеваться, – робко просит Нонна, и моя мама, понимая, ведёт нас в соседнюю гардеробную.

Тётя Лида сидит у зеркала. Яркий весёлый грим на лице. И только две горькие морщины у губ выделяются двумя розовыми густыми полосками – грим в них как в канавках.

– Пришли. Ну что ж, становитесь по порядку: Нонна и братья.

В руках у тёти Лиды брюки. Она, на секунду скомкав их, закрыла глаза, вздохнула, взяла ножницы, сантиметр.

– Из брюк отца сделаю вам два рабочих костюма. Будете работать. Не двигайся, Славик, стой спокойней.

Мы с мамой тихонько выходим из гардеробной.

– Ты поняла, Наташа, они идут двое на смену отцу.

Теперь так всюду: «На смену!» Мы приезжали на фабрики, заводы. Я выступала с папой, а потом знакомилась со зрителями. У меня находились свои зрители, чуть старше меня, они шли сюда на смену – работать!

В эти годы в доме-цирке было очень много людей, впечатлений. Цирк был вместе со всеми, и неудивительно, что вплеталось в моё детство новое ощущение жизни, новые привязанности.

Так родилась любовь к слову. Её разбудила во мне Наталья Петровна Кончаловская. Военные годы столкнули поэтессу с нами, и поселилось в цирке необыкновенное чувство гордости за звучное, родное слово, что каждый вечер произносилось с манежа, будто с трибуны. Крупная, красивая женщина с горячими глазами вносила в будни цирка радость и оживление. С ней входило в наш дом-цирк ощущение настоящего вкуса.

Папин номер «Сон охотника». На вороном скакуне в луче прожектора выезжал папа в манеж, и на выстрелы слетались, садясь на ружье, голуби. Они не боялись охотника и, если нужно было, сами влетали в ягдташ. Забавный трюк, но не больше. Наталья Петровна превратила его в сценку. Плетень, дремлющая свора борзых собак вспугнута медведем. Косолапый Беби укладывается подле плетня. За ним, перепрыгивая барьеры, скачут к плетню лоси, олени, и все мирно, деловито обживают плетень, ожидая охотника. Вот он появился, слетаются голуби, и вдруг птицы и звери, повинуясь ему, идут в лучи прожектора за плетень, к свету.

Вспыхивает свет, и у плетня только проснувшийся охотник с поломанным ружьем и старая борзая собака, щурящаяся от яркого света.

Снова кипела работа. Нужна концовка трюка «Сон охотника». Мудрые глаза поэтессы обводят манеж. В сердцевине – Дуров с клоуном. У барьера репетирует жонглёр. Поодаль тетя Лида с детьми разучивает новый номер. Да, у них большое горе. Нужно на время выключаться, чтобы в строй вошли маленькие артисты. Наталья Петровна улавливает настроение. И вот появляется кусок представления, берущий зрителя за душу. Проснулся охотник, и сон в руку, на выстрелы к нему летят огромные птицы. Бело-розовые пеликаны уносят с манежа ружье. А клоун полон азарта, его двустволка, со стволами врозь, готова поспорить с ружьем дрессировщика. Выстрел, и из-под купола вместо птицы падает рваный солдатский сапог.

– Что, друг, удачно? – спрашивает папа.

– Какое там! Сапог! – тянет обескураженный клоун.

– А знаешь ли ты, что такое солдатский сапог? – Папа бережно принимает от клоуна сапог. Они усаживаются на тумбу: рыжий – с смешным ярким гримом и сатирик – с грустными глазами.

В тёмном манеже, где луч света выхватывает две фигуры, отбрасывая их тени к барьеру, звучит история времени войны: