Цирк зажигает огни

Я тихо прокрадываюсь за ней. Она проходит одна на конюшню. Оправит сено, вылезшее из клетки, заглянет в стойло, погасит яркую лампу у слонов, оставив им синий ночничок, и, остановившись у морских львов, долго, не вытирая слёз, глядит на них, потом заботливо покрывает клетку брезентом. Тут я не выдерживаю и, бросившись к брезенту, пытаюсь стащить его с клетки.

– Пусть простудятся, пусть! Это он порвал папу. Ненавижу!

Мама молча оправляет брезент.

– Ты хочешь, чтобы папа потерял морских львов, чтобы у папы было горе?

– Нет! Нет!!!

– Тогда научись понимать. Пашка – только животное. Ему не дано ощущение долга.

Папа знает: необходимо отработать пять представлений в день. Необходимо потому, что война. Потому долг каждого сейчас – делать всё, даже невозможное, ради победы. Но ведь Пашке этого не объяснить. Он устаёт. Он злится. Ему хочется понежиться в клетке, он уже почувствовал весеннее солнце, а папа заставляет его пятый раз отрабатывать также хорошо, как на первом представлении.

– Мама, но как же он мог?

– Порвать? Он обозлился, схватил папину ногу, прокусил. Отпустил, разжал зубы, а папа снова заставляет его сделать трюк. И Пашка от злости щёлкнул несколько раз пастью да и искромсал всю ногу.

– Мамочка, это страшно!

– Да, очень. Только не было бы гангрены. Папа потерял много крови.

– Почему ты сразу не отправила его в больницу? Почему он работал до конца?

– За что укоряешь меня, Наташа? Представь себе, зритель пришёл передохнуть, отвлечься от тяжёлых дум у нас в цирке. А тут случилось несчастье. И вместо полной разрядки зритель уйдёт подавленным, напуганным. Вот папа и не дал почувствовать зрителю случившегося. Папа был на посту. А пост в цирке сейчас один: максимум бодрости зрителю.

Папа был на посту. Мама поддержала его, а теперь она всю ночь проводит в цирке с животными, черпая в заботе о них силы и успокоение. Укус морского льва опасен. Ведь чистишь свежую рыбу, наколол палец – и уже нарыв, а у папы клыками располосована нога. Врачи опасаются гангрены.

Пять дней я работаю вместе с папиным ассистентом Исааком Матвеевичем Бабутиным. Папа в больнице. Мама едва успевает следить за кормёжкой животных, репетициями, представлениями. Каждый день она ездит к папе. Папа поправляется.

Я чаще встречаюсь с Натальей Петровной. Я люблю её, мне очень хочется, чтобы она улыбнулась. Папе легче, и я на радостях стараюсь скорей подготовить гепарда. Кай совсем стал ручным. Он позволяет детям играть с собой, ласково облизывает добрые руки Натальи Петровны и мне позволяет делать с ним всё, что угодно. Играя с Каем, я придумала трюк. Чехарда. Я прыгаю через Кая, потом стою во весь рост, и он прыгает через маня, а после катится на огромном серебряном шаре и, спрыгнув в повозку, объезжает лихим седоком весь манеж. Его везёт страус Эму. Наталья Петровна придумывает мне костюм. Я – маленький укротитель в венгерке. Чёрные сапожки, бархатная куртка и алая накидка. Только нет в руках хлыста или стека. Я снимаю с рук перчатки, и по малейшему взмаху их Кай проделывает трюк за трюком. Как будет доволен папа, увидев мою новую работу. Даже Наталья Петровна мне аплодирует на репетициях.

А весна бежала вслед за нами, вилась позёмкой у состава. Мы ехали на май в Москву. Снова мы с мамой стоим у подножия цирка на Цветном бульваре. Кипит рядом базар, кругом оживление, и улыбки, улыбки. Мне кажется, что все танцуют или у каждого сегодня день рождения. Да, сегодня 9 мая – день рождения первого мирного утра.

В цирке будет премьера. В двенадцать часов общественный просмотр.

Папа работает в русском костюме, и поэтому в гардеробной спокойно висит клоунский традиционный дуровский наряд с жабо, пожелтевшим от времени, похожим на увядшие лепестки хризантемы. Мама повесила его для бабани, чтобы, войдя в гардеробную, бабаня могла посидеть у гримировального столика, припоминая свою жизнь в цирке.

За дверью гардеробной шутки, смех. Из репродуктора властный, зычный бас Александра Борисовича Буше:

– Юрий Владимирович, всё готово! Антракт кончается. Спускайтесь вниз. Папа ведет бабаню, они идут, обнявшись.

– Зина, посиди и ты с бабаней хоть один раз за все годы в зрительном зале! Подари себе этот просмотр. – Папа с такой благодарностью заглядывает в родные мамины глаза, в которых сегодня столько весёлых, солнечных зайчиков, что я прижимаюсь к маминой руке и крепко целую её.

– Нет уж, голубчик. Мы с Зиной вдвоём будем стоять у занавеса. Дай и мне радость премьеры. – Бабаня смеётся и плачет, гладит папины плечи и, вздохнув, добавляет: – Хорошо хоть Наташа в дуровском. Приму её с манежа, прижму, и всё оживет, всё…

– Юрий Дуров, ваш номер, – раздаётся команда, и на тройке вороных коней вылетает из-за занавеса папа, взмывая вихрь опилок. Вот во весь опор остановилась тройка. Папа вспрыгнул на облучок. Кафтан его вспыхнул радугой. Полились слова монолога: