Пожалуй, ни в одной профессии, ни в одной среде я не видел столь раннего повзросления, такой самоотверженности, преданности делу, гордости за него, как в цирке! А ведь ребятам, детям цирковых артистов, ох как не просто живётся! Один только пример – дочка Юрия Владимировича Дурова Наталья Дурова, дрессировщица и писательница, училась в детстве в СТА школах! По ходу следования цирка, по карте гастрольных поездок. Месяц, два, редко уже три… И опять всё сначала: новая школа, новый класс, новые товарищи, новые учителя. Только-только успела познакомиться, пора прощаться. И ведь что интересно, цирковые ребята, как правило, хорошо учатся, легко входят в школьный коллектив, легко осваивают новый материал, не боятся выйти на аудиторию, быть вызванным к школьной доске. Да что там школьная доска да класс на тридцать пять – сорок учеников, когда каждый день они выходят к тысячам зрителей, всегда готовые работать, дарить радость, выходят в любом настроении и, что греха таить, не всегда при хорошем самочувствии. Удивительно они закалённые, решительные, самоотверженные!
У нас в литературе не так. Чаще всего условия тепличные, после школы – Литинститут. Балует слишком и родительская подстраховка, и родительская рука, которая правит «детские» рукописи и ведёт из редакции в редакцию, от публикации к публикации… Я вовсе не хочу сказать, что цирковые артисты своим детям не помогают. Помогают, разумеется, – и примером, и советами, и конкретными уроками и именем своим, и авторитетом. Чаще всего они берут своих детей
В других видах искусств число примеров несравнимо больше. В чём же тут дело? Думаю, что там легче происходит процесс передачи приёмов ремесла, больше зримости, конкретности. А какая конкретность в литературе? Сидит за пишущей машинкой отец и над чем-то мучительно размышляет, делает какие-то пометки на бумаге, потом рвёт её в досаде, делает новые наброски на листках блокнотов – и не только за письменным столом, но и на ходу, в транспорте, где угодно. Его орудия –
Проблема преемственности, династийности меня давно интересовала и даже волновала и как писателя, и как педагога, и как отца. Лично я был против того, чтобы мой сын Николай становился писателем. Я хотел его склонить к какой-нибудь увлекательной научной специальности, перспективной, творческой. Поговаривал об океанографии, об электронике – нив какую! Пошёл в журналистику, стал изучать издательское дело, одновременно выступал как критик и поэт. Бывали случаи, когда наши с ним статьи и рецензии оказывались одновременно в одних и тех же отделах критики «толстых» журналов, бывали случаи, когда мне приходили его гонорары, был случай, когда один поэт-графоман и большой любитель горячительных напитков набросился на меня с бранью в ресторане Центрального Дома литераторов, полагая, что я – автор разгромной рецензии на него в «Литературной газете» в то время как эту дерзкую и в чём-то даже издевательскую рецензию написал мой сын. Спутать нас было нетрудно: редко в каком журнале или тем более газете ставили перед фамилией второй инициал – отчество, а имена у нас одни, мы тёзки, оба подписываемся одинаково: «НИКОЛАЙ СОТНИКОВ».