Цирк зажигает огни

Спустя многие годы, когда я переутомился на журналистской работе и довольно серьёзно заболел, один медик-учёный, даже автор учебника для медвузов, вдруг спросил меня: «А вы, молодой человек, в детстве и в отрочестве очень усидчивым школьником были?» Я ответил ему всё как есть – не усердствовал особенно, всё время то на велосипеде, то в футбол. Доцент посмотрел на меня внимательно и совершенно неожиданно сделал такое заключение: «Вы этим спасли себя сейчас, у вас прежние годы – потенциальный резерв здоровья!»

Рос я не богатырём, особенно в младших классах. Часто простужался, пропускал уроки. И вот однажды приехал перед весенними каникулами отец (он уже окончательно к тому времени в Москву переселился) и радостно стал мне рассказывать о своей работе над «дуровской книгой». Он свой труд тогда именно так называл. А потом и говорит: «Юрий Владимирович меня и тебя приглашает на своё представление! Сегодня вечером у него первый спектакль!» Тут моя бабушка, мама мамы, которую я никогда не видел – ведь она умерла на второй день после моего рождения, стала отговаривать отца от его намерения: мол, температура была высокой, горло красное и т. д. «Что ж, давай мерить температуру! Давай договоримся так: если до тридцати семи и трёх – поедем, ну, а выше, тогда останешься дома. Я-то обязательно должен ехать!.. А жаль, Юрий Владимирович обещал тебе своих зверюшек показать!» Ну, тут я чуть из своей кроватки не выпрыгнул! Что же делать? Горло и впрямь болит, температура явно есть, но у меня есть кусочек ватки, возьму-ка я и оберну серебряный шарик градусника! Сказано – сделано! Температура оказалась что-то около тридцати шести и девяти – в норме!

… Юрий Владимирович усадил нас в директорскую ложу, посидел с нами несколько минут, просил после представления обязательно к нему за кулисы зайти. И представление началось!..

В цирке я бывал и прежде – с бабушкой, с приёмной мамой, с тётей, но, во-первых, я тогда был маловат и очень многого не понял, во-вторых, у них на всё происходящее взгляд был не цирковой, а сугубо женский: не дует ли, нету ли сквозняка, не хочу ли я пить, не устал ли и т. д. Всё это, конечно, очень мило и трогательно, особенно с высоты нынешних моих лет, но к цирку никакого отношения не имеет – так же они вели себя со мной и в театре, и в кино, и в зоопарке, и в музеях.

А папа сразу стал моим гидом, лектором и наставником по всем вопросам истории, теории и практики. Он в ту пору уже очень свободно владел цирковым материалом. Как я теперь понимаю, он, познакомившись с Юрием Владимировичем Дуровым и его семьёй в год моего рождения – 1946 год, за прошедшее время очень многое узнал, прочитал, услышал, увидел, припомнил… Так он впоследствии станет и меня обучать как литератора методам вхождения, вступления в тему. Рассказывал отец неизменно увлекательно, эмоционально, от происходящего на арене не отвлекал, напротив – его рассказы приближали ко мне мир цирка с каждой минутой.

В антракте он предложил мне остаться в ложе, сходил в буфет, купил мне лимонада, апельсин, конфет и продолжил свой рассказ. После окончания представления мы выждали минут десять-пятнадцать и уверенно направились за кулисы, куда нас допустили беспрепятственно – отца уже знали. Юрий Владимирович сразу же повёл нас на конюшню. Там в бассейне плескались морские львы. Папа им страшно обрадовался, называл их по именам, и они стали высовывать из воды свои мордашки. Как сейчас помню, что они нас страшно с головы до ног обрызгали. Мне-то с температурой, которая явно была к тридцати восьми и которую я ощущал всё сильнее, несмотря на радостное возбуждение, этого только не доставало! Ну, у меня мокрым оказалось лишь пальтецо, а папу обрызгали с головы до ног! Потом мы отправились к слону, и Юрий Владимирович разрешил мне покормить его морковкой и погладить по хоботу. Затем направились к обезьянкам в дуровскую уборную. Там было тепло, душновато, и именно там я по-настоящему почувствовал, что у меня жар. Однако тут же переключился на славное семейство – обезьянку-маму с малюсенькой дочкой. Её я взял на руки и стал гладить и даже немного поиграл с ней в мячик, а мамаша, рассвирипев, высунула лапу из клетки (я слишком близко к ней стоял!) и выдрала у меня из пальто хлястик! Спасибо, что всё так обошлось: хлястик – это не больно!

Юрий Владимирович впервые, видно, за день присел, стал переодеваться. Нас как мужчин он не стеснялся, и я с изумлением увидел на его спине, на животе и на груди следы от десятков ран. «Это всё – автографы моих питомцев!» – грустно улыбаясь, произнёс Юрий Владимирович. Они с отцом обсуждали новую программу, что-то уточняли деловое из планов о будущих своих встречах, и отец, взглянув на часы, стал спешно собираться. Такси мы не поймали и довольно долго ехали на «двенадцатом трамвае», а потом ещё пересаживались на троллейбус. Времени было больше чем достаточно для того, чтобы ему ответить на десятки моих «цирковых» вопросов.