Цицианов

Видя, какое ошеломляющее впечатление на Закавказье произвело покорение Гянджи, Цицианов весной 1804 года предпринял попытку присоединить Нахичеванское ханство. 5 мая он предложил правившему там Келб-Али-хану следующие условия перехода под власть российского императора: выслать скрывавшегося в ханстве армянского «лжепатриарха» Давида и провозгласить патриархом Даниила, допустить гарнизон в крепость Нахичевань и согласиться на выплату 80 тысяч дани в год. Взамен Келб-Али-хан и его наследники признавались полноценными правителями, теряя лишь возможность выносить смертные приговоры. Российская сторона обязывалась охранять Нахичевань от посягательств извне и приложить все усилия для выкупа семьи хана, находящейся в руках персов. Заканчивалось письмо главнокомандующего следующими словами: «…Скорей солнце оборотится назад, в Каспийском море не будет воды, нежели мой поход отменится. Разница только та, что или приду как брат спасать брата, или как враг — наказать дерзающего противиться велению Государя государей, подобно Джавад-хану Гянджинскому»[718]. Однако Келб-Али-хан тянул с ответом, надеясь получить максимальную выгоду от обострившегося противостояния России и Персии. Он оценивал — кто дороже купит его верность.

Захват Гянджи Персия посчитала не просто поводом к войне, а ее действительным началом. До того как раздались первые выстрелы, стороны обменялись грозными посланиями. Первый визирь шаха Мирза Шефиг в своем письме сначала обходился исключительно миролюбивыми выражениями, высказывая недоумение, почему русские, до того находившиеся в добрых отношениях с персами, вдруг стали проявлять враждебность. Он даже предложил срочно провести переговоры, «…дабы сей огонь, возгоревшийся между сиими державами, утушить». Далее текст письма показывает, что человек, диктовавший его, постепенно распалялся и сыпал словами, которые никак не способствовали примирению. «Вы сии притязания (на Гянджу, Эривань, Джарскую область и т. д. — В. Л.)… единственно берете от Ираклиевых детей, коих, несправедливо хитростью уловя, обманули и Тифлисом овладели. Оное никак в здравый рассудок принять невозможно, ибо существующий в Персии таковой великий государь может ли равнодушно смотреть, что один зависимый от него безрассудно обманулся, и чрез его недоумение уступить то, что ему, государю персидскому, принадлежит? Потому землю, персидскому шаху принадлежащую, очистите без всяких отговорок, и одного верного человека к наследнику нашему отправьте для трактования с грузинским царевичем, который при нем, наследнике, находится, и по повелению нашего государя с ним окончите. Дружеский мой вашему сиятельству совет в том состоит, чтобы вы соблюли целость войска своего и к союзу преклонились, дабы между Россией и Персией не было кровопролитного происшествия»[719].

Как мы уже видели, даже смиренные послания вызывали гнев Цицианова. Это же письмо Мирзы Шефига породило очередной шедевр княжеского красноречия: «Письмо ваше… такого несоответственного слога, что ни достояниям Богом вознесенной Империи, ни моему званию, ни благонравию и воспитанию, отделяющему человека от бессловесной твари, недостойно иного ответа как мечом и пламенем начертанного… буде же вы блага Персии желая, опомнитесь и помыслите, что тем, кои привыкли побеждать во всех краях света, не могут быть страшны ни пустовеликие угрозы, ни войска персидские, многочисленные наподобие морского песка и воюющие перьями, а не мечом…»[720]