Цивилизация Потопа и мировая гибридная война

В романе это мироощущение тонко передано устами того же Моргулиуса, который применяет самые совершенные методы телепатии, чтобы насильственно разгадать тайну Полуверцева. Находясь под пыткой, Полуверцев напоминает чем-то «Мальчиша-Кибальчиша» с его военной тайной, которая остается закрытой и эзотерической для буржуинов. Буржуин же Моргулиус пытается соблазнить писателя Полуверцева лукавыми обещаниями:

«Вы мистик Слова. И в новом „оцифрованном“ мире вам оставят заповедник Слова. Вам оставят „Сказку о золотом петушке“ Пушкина. Оставят „Казаков“ Толстого. Вторую часть „Тихого Дона“. „Страну Инонию“ Есенина. Ну хорошо, еще вам оставят „Заблудившийся трамвай“ Гумилева. (…) Сбудется, наконец, пророчество великого русского космиста Николая Федорова о воскрешении из мертвых. Цифра воскресит вас из мертвых и сделает бессмертным…» Но этот соблазн не действует на Полуверцева, который всем своим существом знает о другом бессмертии и другой бесконечности. Он — наследник иного мира и иной правды, чем мир Цифросферы.

Как подчеркивает Канафьева, цифра является воплощением линейного (меонического) времени, которое игнорирует феномены одновременности событий (сингулярности) и «живое время» личности, подчиняя все это мертвой последовательности, свойственной машинам и механизмам. Ему противостоит эоническое время (вечность) — к примеру, «Великий год» Платона синхронизирует «все восемь вращений» небесных сфер. Если символ больше самого себя, поскольку коренится в вечности, то цифра — меньше самой себя, она связана с убыванием во времени.

Для цифросферы, в которой реальность лишь имитируется, время движется по ступеням от 1 до 9 и каждый новый час или год представляет собой всего лишь новую комбинацию цифр. Неповторимость и уникальность символа, слова, живой личности подменяется эксклюзивностью кода, числа. Однако на поверку числа безлики и подобны друг другу. Их эксклюзивность измеряется только одним — отношением к шифровальному ключу, местоположением внутри глобальной операционной системы. Но все операции цифр сводятся к двоичному компьютерному языку, «скачку» от 0 к 1 и обратно.

У Проханова эта истина выражена в романе весьма выпукло: Полуверцев постоянно путешествует по пространствам своей памяти, он весь в нелинейном движении в прошлое, будущее, в прозрениях Настоящего, в которых он надеется приобщиться Вечности. «Цифровики», напротив, линейны — для них история завершена и подошла вплотную к своему финалу — им нужно не мытьем так катаньем затащить Полуверцева а вместе с ним Президента России, саму Россию и Церковь Христову в цифросферу. Их логика измеряется примитивным движением: вперед и более никак. Когда телепатическое волшебство приоткрывает им реальные мысли и воспоминания главного героя, они не могут удержаться от удивления и брезгливо заявляют:

— Вы набиты всякой чушью! (…) На что вы потратили жизнь, Николай Николаевич? Могли бы плавать на яхте по Средиземному морю.

Согласно магам и оккультистам между 10-й и 11-й буквами еврейского алфавита проходит граница: первая десятка букв означают мир невидимый (мир ангелов), а вторая десятка — мир видимый, астрологический. Эта граница между двумя мирами, между разрядом единиц и разрядом десяток — своего рода щель мироздания, через которую может войти погибель. Ведь именно через переворачивание смысла видимого мира является извращение сущности Адама как квинтэссенции человека и великого ангела Метатрона — высшей сущности, вводящей человека пред лицо Божие. Адам и Метатрон как раз стоят на этой границе 10 и 11. Рене Генон обращает внимание на то, что нумерология имени Метатрон — 666, та же что и у Зверя Апокалипсиса. Это не означает какой-либо сатанинской или антихристовой сущности Метатрона. Но это означает, что здесь, на грани миров, происходит перверсия, переворачивание — традиция превращается в контртрадицию, а таинство божьего закона в тайну беззакония. Здесь же лежит и неснимаемое противоречие между трепетным эсхатологизмом христиан и мусульман с одной стороны и горячим мессианством иудеев с другой. Одни видят в истории охлаждение мира и его упадок, что обуславливает необходимость Страшного суда, другие — ожидают Избавителя и установления Царства благоденствия как итог прогресса и всех революций.