Читаем Цивилизация Просвещения полностью

В Провансе пик этой барочной набожности приходится на время между 1680 и 1710 годом. Соответственно, конец XVII века составляет своего рода период расцвета того стиля отношения к смерти, который в конце Средних веков и в начале Нового времени пришел на смену более раннему, более строгому стилю, сохранявшемуся в православной Восточной Европе на протяжении всего Нового времени. Как мы уже отмечали, этот стиль отношения к смерти может характеризоваться гиперсоциализацией, тягой к театрализации или публичной проповеди; в народной среде эти его черты проявляются вплоть до конца XVIII века. Помимо этого, в Провансе он характеризуется рядом черт, которые кратко суммируются ниже согласно свидетельствам завещаний, обнаруженных и проанализированных Габриель и Мишелем Вовелями. Прежде всего, относительная однородность. Первоначально существует единый стиль, охватывающий 80–90 % и подверженный лишь незначительным вариациям. Страх перед внезапной смертью должен быть поставлен в соответствие с нарастанием драматизма в архитектурных изображениях спасения в последний миг. Этот страх — составная часть общей драматизации: драматическая барочная чувствительность противопоставляет восприятию жизни как трагедии драматизацию последнего мига, предшествующего необратимому переходу в вечность.

Итак, очень важно, что в момент агонии вся община возносит молитву. При своей жизни люди заботятся об организации духовной помощи «в смертный час». «Так и автор завещания, — с исключительной тонкостью замечает в своей диссертации Мишель Вовель, — надеется оградить себя от неожиданностей смерти… возможно, не все решается… на личном суде, ожидающем человека после смерти, но тем не менее стоит поторопиться… и вот марсельский нотабль поручает монастырским и приходским церквам отслужить в день его кончины 500 месс ех mortuis („из мертвых”), пусть… даже, если им не хватит одних суток, заканчивать придется назавтра. Отныне… единственное, что может помочь душе новопреставленного, — это заступничество живых; начиная с „кантат” во время девятидневных молений в конце года и каждую годовщину смерти, ритуал все усложняется…» Здесь нет ни единого элемента, за которым не стояла бы уже длительная традиция.

Тем не менее происходит достаточно важное изменение, окончательно оформляющееся в первые десятилетия XVIII века: отныне мессы предпочитают не заказывать посредством вкладов, а покупать. Недоверие к наследникам. Распространение коммерческого духа, в том числе и в странной форме включения в счет иного мира, или даже горький опыт ликвидации вкладов вскоре после банкротства банка Лоу? В отношении к мертвому телу также намечается первый поворот. Во всем длинном реестре провансальских завещаний, изученных Мишелем Вовелем, «один только художник из Грасса в 1743 году провозгласил, что отдает душу Богу, а тело — червям и гнили до той поры, пока Господу не угодно будет его воскресить». «Это совершенно классическое напоминание, — отмечает Вовель, — в силу своей абсолютной единичности звучит почти неприлично». Действительно, если не считать Испании, несколько патологическое подчеркивание факта разложения плоти сходит на нет. Появляются две совершенно новые заботы: боязнь скальпеля или влечение к нему и страх быть похороненным заживо.

Этот страх сыграл свою роль в стойком увеличении в течение XVIII века промежутка времени между смертью и погребением; возможно, он повлиял и на повсеместное использование гроба, пришедшего на смену прежнему «прах к праху». Еще одно изменение — посмертное одеяние; рубашка или саван плясок смерти уступают место полному облачению умерших. Еще в начале XVIII века уделяется пристальное внимание всем деталям церемонии. Это внимание показательно во многих отношениях. Прежде всего, определенная забота о ранге. Это, согласимся с Вовелем, отражение традиционного общества, очень медленно сдающего свои позиции перед наступлением индивидуализма. Применительно к похоронам господствует формула: «Согласно обычаям, согласно законам, согласно его званию, согласно его положению». Другие варианты не столь конкретны: погребение характеризуется как совершенное почтенно, честно, достойно, с почетом, благопристойно, подобающим образом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие цивилизации

Византийская цивилизация
Византийская цивилизация

Книга Андре Гийу, историка школы «Анналов», всесторонне рассматривает тысячелетнюю историю Византии — теократической империи, которая объединила наследие классической Античности и Востока. В книге описываются история византийского пространства и реальная жизнь людей в их повседневном существовании, со своими нуждами, соответствующими положению в обществе, формы власти и формы мышления, государственные учреждения и социальные структуры, экономика и разнообразные выражения культуры. Византийская церковь, с ее великолепной архитектурой, изысканной красотой внутреннего убранства, призванного вызывать трепет как осязаемый признак потустороннего мира, — объект особого внимания автора.Книга предназначена как для специалистов — преподавателей и студентов, так и для всех, кто увлекается историей, и историей средневекового мира в частности.

Андре Гийу

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология