Третий подход к разновидностям капитализма отделяет этот вопрос от споров о модерности и делает это без каких-либо отсылок к цивилизационному измерению. Наилучшим тому примером служит осуществленное Майклом Манном исследование капитализма в качестве конфигурации экономической власти, по-разному от случая к случаю переплетенной с другими формами социальной власти. Наиболее емко Манн выразил это в сборнике о возможном будущем капитализма206; эта важная работа соединяет вопрос о перспективах капитализма в XXI веке с рядом других проблем капитализма, и то, как Манн комбинирует исторически обоснованную теорию с гипотетическими прогнозами, представляет собой одну из версий разделяемого им подхода. Как ему представляется, для будущего капитализма различимы два возможных сценария развития207. Одна из возможностей – это «более эксплуататорский, но по-прежнему незыблемый капитализм» с высоким уровнем безработицы, когда «капиталисты хорошо организованы, а рабочие разобщены и организованы хуже» и существует «наследуемый низший класс». Другая возможность – сценарий низких темпов роста с сокращающейся властью финансового капитала и улучшающимися условиями для рабочих, «практически неподвижная экономика». Манн отмечает, что обе альтернативы предполагают пределы роста, связанные с конечностью планеты и ее ресурсов; его сомнения по поводу этого допущения не выходят за рамки общей отсылки к обновлению через креативное разрушение.
Манн идет дальше, постулируя, что оба сценария (как и любое другое видение будущего капитализма) могут быть перечеркнуты одним из двух возможных мегакризисов: ядерной войной или климатической катастрофой. Что важнее всего в данном контексте, так это то, что обе эти угрозы связаны с социальными процессами и что геополитические факторы особенно важны (они оказывают свое воздействие в одном случае через распространение ядерного оружия, а в другом – через возможность сокращения выбросов). Вероятность подобного кризиса служит крайним проявлением фундаментального паттерна, выраженного следующим образом: «современное общество и современный капитализм не являются системами. Они испытывают на себе влияние множества пересекающихся сетей власти, у каждой из которых своя причинно-следственная цепь»208. К базовым формам власти: экономической, политической и идеологической – Манн добавляет военный тип власти; каждая из соответствующих сетей обладает собственным внутренним устройством, но они не транслируется с необходимостью в единую доминирующую динамику. Более того, четыре сети «взаимодействуют, но не систематическим образом»209. Нет никакой общей формулы для этих изменяющихся констелляций (циклические паттерны, по мнению Манна, пытаются предложить более когерентные модели, чем те, о которых свидетельствует эмпирика). Уровень и фокус взаимосвязей, относительный вес и автономия каждой из сетей власти, а также важность специфической их смеси – все это исторически вариативно. Манн отмечает, что геополитические отношения конституируют «характерное смешение» политической и военной власти, что вполне можно принять за пятую форму; от себя можно также добавить, что геополитика обладает особым значением в качестве пространства реализации идеологической власти.
Как показывает опыт применения Манном мультисетевого подхода к новейшей истории капитализма, этот подход очень перспективен. Выводы для нашей проблематики вполне очевидны: вопрос о единстве и разнообразии оказывается в некотором роде перевернут. Какое бы видение капитализма мы ни предпочли (производственно-центричное, рыночно-центричное или финансово-центричное), определяющие черты все равно остаются открыты дальнейшему детерминированию со стороны более широких конфигураций социальной власти. Только компаративное исследование может в таком случае показать, до какой степени когерентный экономический режим накладывается на это внутренне разнородное поле, а также насколько единообразными вообще могут быть подобные режимы. И «основная метатеория современной экономической науки – то есть идея реального или естественного экономического субстрата»210 предстает не более чем идеологической проекцией реальных, но ограниченных тенденций. Хотя она и составляет замкнутую экономическую сферу, трансформация экономической власти тем самым оказывается результатом воздействия идеологической власти.
Система и история