Однако это еще не все о множественных модерностей. Важной составной частью обсуждаемого подхода является указание на то, что современные цивилизационные тренды могут быть модифицированы и переопределены сохранившимся наследием более древних цивилизационных паттернов. Эйзенштадт применяет эту идею к различным аспектам современной истории Китая и Индии. Но как было отмечено выше, основной комментарий о капитализме следует искать в его работах о Японии, к тому же он очень краткий по сравнению с обширным обсуждением прочих связей между традицией и модерностью в японской цивилизации. Описание «капитализма японского типа» у Эйзенштадта подчеркивает несколько типов сцепок: между бизнесом и правительством, между экономическими единицами и между компаниями и профсоюзами. На более высоком уровне обобщения он утверждает, что капиталистическое развитие в Японии было отмечено двумя характеристиками: экономическая сфера была менее автономна и более интегрирована в динамику и стратегии национального государства, чем на Западе; в то же время экономическое действие было более глубоко встроено в комплекс сетей социального обмена. Значительно более детальный анализ японской цивилизации тем самым проясняет социокультурные основания этих современных институциональных паттернов. Эйзенштадт изображает Японию единственной неосевой цивилизацией, пережившей и столкновения с осевыми, и переход к модерности. Здесь я не могу подробно останавливаться на различиях между осевыми и неосевыми цивилизациями. Достаточно сказать, что для Эйзенштадта осевой характер цивилизации имеет отношение к инновативным различиям уровней порядка и что в ходе сложной истории (которая ведет свое начало с трансформаций в греческой, иудейской, индийской и китайской культурах) указанные различия оказывали влияние на отношения между сферами социальной жизни и способами действия. Кроме того, устойчивые особенности доосевых цивилизаций способствуют более умеренным формам дифференциации и менее радикальным разрывам с архаическими взглядами на мир. В случае Японии Эйзенштадт настоятельно подчеркивает непрерывность, которая превалирует на различных уровнях: между частным предприятием и государственным вмешательством, между государством и обществом (где понятие «семьи-государства» играло ключевую роль), а также во всевозможных взаимоотношениях между традицией и модерностью. Наконец, характерный – подтверждающий свою особость через столкновения с китайской осевой цивилизацией и западной модерностью – японский образ мышления устанавливает связь между природой, культурой и сакральным.
Интерпретация японского капитализма Эйзенштадтом побуждает к более пристальному изучению и экономического режима, который оставался в основном не затронут, когда Эйзенштадт писал свою книгу, и последних изменений, влияющих на базовые структуры. Одним из интереснейших для сравнительной истории является вопрос о том, соответствовали ли указанные процессы «великой трансформации японского капитализма»205, но он не будет здесь рассматриваться. Необходимо, однако, отметить некоторые концептуальные следствия, которые представляются релевантными, даже если специфическое исследование Японии Эйзенштадтом вызывает вопросы. Во-первых, взаимодействие расширяющейся цивилизации модерности с более древним цивилизационным наследием может привести к более или менее характерным и устойчивым паттернам, но их также не следует понимать как компромиссы между исключительно культурными логиками. Культурный потенциал активизируется через действия элит и движений, зачастую в форме конфликта, всегда вовлеченного в исторические процессы. Межцивилизационные взаимодействия разворачиваются во времени (как отмечал Эйзенштадт, определенные институциональные ориентации японской модерности принимают отчетливую форму в начале ХХ века после периода не столь очевидного развития). Во-вторых, различные версии капитализма, возникшие в подобных ситуациях, зависели от более широкого цивилизационного контекста, который воздействует на их принципы организации, а также на их пространство роста и инноваций.