Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Эти границы становятся в принципе отчетливее, если сменить исследовательскую перспективу: речь идет об идее множественных модерностей. Следует признать, что для превращения программных пунктов в конкретный анализ еще необходимо многое сделать. Эйзенштадт, основной вклад которого в подход, говорящий о множественных модерностях, неоспорим, сравнительно мало писал о современном капитализме. Его куда больше интересовали политические и идеологические формы модерности. Но некоторые указания все же можно почерпнуть из соответствующих его комментариев, например таких, как краткая характеристика японского капитализма в книге о японской цивилизации204, а также из анализа внутренней логики его подхода, позволяющего нам мыслить себе множественные модерности. Идея множественных модерностей, как она была сформулирована Эйзенштадтом, базируется на двух предпосылках, которые не всегда принимаются во внимание теми, кто работает с ней сейчас. Во-первых, формирование разных модерностей, будь то в последовательные исторические этапы, в различных географических регионах или отдельных государствах, предполагает возможность соединения базовых компонентов модерности различным образом. Разнообразие пространственно-временных констелляций предполагает структурную множественность частей в различных отношениях. Капитализм, безусловно, выступает одним из компонентов модерности, но его отношения с другими ее компонентами становятся проблемой для историко-сравнительного изучения. Подобный взгляд не исключает доминирующей роли капиталистических институтов или динамики в специфических контекстах или ситуациях, но не допускает отождествления капитализма и модерности (или, иными словами, определения последнего в качестве капиталистического общества tout court). Во-вторых, идея множественных модерностей предполагает некий общий знаменатель (в противном случае не было бы оправдано само основное понятие). Решение этой проблемы Эйзенштадтом, известное не так широко, как его понятие «множественных модерностей», заключалось в его новаторской идее модерности как нового типа цивилизации: на самом базовом уровне она определялась в терминах культурных ориентаций, которые максимизировали масштаб и значимость человеческой автономии. Для Эйзенштадта эта центральная характеристика модерности не была ни ценностью, ни нормой; вернее будет мыслить эту автономию в качестве новой культурной проблематики, открытой к различным интерпретациям, которые, в свою очередь, способны – когда они транслируются в исторические проекты – привести к непреднамеренным и часто контринтуитивным результатам. Антиномии и парадоксы, таким образом, являются ключевой темой исследований современных обществ Эйзенштадтом, особенно в политическом и идеологическом контекстах. Надлежащее применение этой парадигмы к капиталистическому развитию, выходящее за рамки того, что делал Эйзенштадт, должно быть сфокусировано на тех аспектах, которые сочетают расширение человеческой автономии с новыми контртрендами: накоплением абстрактного богатства, неограниченным расширением товарной формы и связанных с ней способов действия (включая их наложение на «фиктивные товары» Поланьи, как то земля и труд), а также динамикой глобальной экспансии. Вопрос о возможных разновидностях встает во всех трех измерениях.