Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Прежде чем обратиться к аргументам в дополнение к этому разделу, следует кратко обсудить концептуальную дихотомию, которая до определенной степени была внутренне присуща дебатам о единстве и разнообразии, но имеет собственную логику: различие между системой и историей. Как мы убедились, наиболее ограниченная версия модели «разновидностей капитализма» работает с допущениями о базовых институтах капитализма и исследует различия в их ряду. В принципе это не что иное, как системная модель. По мере сдвига к более сильному акценту на вариациях капитализма история начинает занимать более значимую часть картины, и подход Манна делает ее центральной для всей проблематики капитализма. Если мы станем искать аргументы о системе и истории в других контекстах, то первым делом отметим, что как таковой дискуссии о различии их перспектив, за исключением той, которая была суммирована выше, не было. С другой стороны, в работах некоторых авторов имеет место ощутимое напряжение между исторической и системной перспективами. Начать хотя бы с Маркса, первая часть «Коммунистического манифеста» не упоминает капитализм, но ретроспективно может быть прочитана как история капиталистического развития и его социальных развилок – история, которая вращается вокруг революции и оканчивается ожиданиями еще одной. В последующих работах Маркс переходит к более системному анализу капиталистического способа производства. Но в его по праву считающейся наиболее интересной, хотя и долгое время неизвестной, работе «Grundrisse» историческая перспектива вновь заявляет о себе211. Она оформляет долгосрочную модель социального развития, которая проводит различие между докапиталистическими, капиталистическими и ожидаемыми посткапиталистическими стадиями в терминах отношения человека к природным и социальным условиям его существования. Значение капиталистического способа производства может быть понято только в свете его трансформативного воздействия на эти условия, подготовившего путь для еще более радикальных трансформаций. Что касается последних, они (следуя наиболее интересным формулировкам Маркса) предстают как полное преобразование труда научным знанием, лишающее режим капиталистической экономики рационального оправдания. Иными словами, капитализм тем самым создает больше истории, чем может абсорбировать или содержать в себе.

Высокая напряженность между системой и историей очевидна в работах Йозефа Шумпетера. Он приписывает Марксу первые попытки прояснить экономическую «механику капиталистического общества»212, и его собственная попытка подойти к этому вопросу в более адекватных терминах отсылает к «двигателю капитализма», «структуре экономической системы» и «аппаратам»213, все из которых предполагают системную логику, которую необходимо схватить экономическими понятиями. С другой стороны, и также с упоминанием прорывных открытий Маркса, Шумпетер характеризует капитализм как «форму или метод экономического изменения»214. Тем самым он признает примат процесса, но как только он подступается к тому, чтобы сосредоточиться на форме изменения, ключевой проблемой – «сущностным фактом о капитализме»215 – оказывается процесс творческого разрушения, а именно постоянное обновление производства, организации и маркетинга, ведущее к постепенному устареванию существующих методов. Несмотря на оговорки Шумпетера об органическом и эволюционном характере этого процесса, очевидно, что динамика созидания и разрушения не укладывается в модель системных механизмов, характерных для экономической сферы. Более внимательный взгляд на действия и последствия с необходимостью предполагает привлечение всего того, что Шумпетер называет «цивилизацией капитализма»; она характеризуется беспрецедентной экспансией рациональности, которую стимулируют преимущества экономической калькуляции, расширение рациональности за ее собственные границы, а также новая открытость по отношению к экстрарациональным силам. В числе последних необходимо упомянуть «сверхнормальную одаренность и амбиции», которые начинают «превращать бизнес в третий путь» наряду с церковью и господством216. Сходство с подходом Макса Вебера к взаимодействию рациональности и харизмы очевидно, а результирующая позиция так же далека от исторического детерминизма, как и позиция Вебера. Шумпетеровский анализ предпринимательского действия, центральный для процесса созидания и разрушения, вдвойне повернулся к истории, – в смысле конкретного контекста и крайней новизны. Как подчеркивал Ричард Сведберг, последние эссе отражают растущий интерес Шумпетера к культурным и институциональным истокам предпринимательской деятельности, последняя менее четко идентифицируется с частным предприятием, чем в его ранних работах217.