Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Составлением перечня черт, отличающих общества модерности, мы едва ли достигнем поставленных целей; предпринятые ранее попытки составить такой перечень не дают оснований надеяться на достижение согласия относительно их содержания и критериев. По-видимому, следует принять тот факт, что в [сложившейся] традиции анализа и дискуссий выделились три различных контекста употребления понятия «модерность». Во-первых, в рамках истории мы говорим о периоде модерности, отмеченном инновациями и трансформациями, которые приняли радикальный характер в XVIII веке, но имеют более ранние истоки, хронология которых остается предметом дискуссий (предвосхищения XII века и прорывы XVI века занимают видное место в недавних интерпретациях). Во-вторых, идея модерности сохраняет привязку к определенному региону, сколь бы спорным это сегодня ни являлось. Западная Европа и ее заморские ответвления были первыми, кто испытал на себе наиболее заметные и важные по своим последствиям транзиты к модерности, однако этот факт проще отметить, чем дать ему такое теоретическое обоснование, которое бы не исключало другие направления поиска. Особую значимость западного пути к модерности можно признавать, не отрицая параллельных (хотя и более частичных) процессов развития в других регионах и уделяя должное внимание особенным вариантам тех образцов, которые, хотя и были сначала изобретены на Западе, не насаждались им повсеместно. Однако такой сбалансированный подход все еще пребывает на стадии концептуализации. Наконец (что самое важное), рассматриваемые структурные аспекты связаны с набором их явно выраженных и устойчивых характеристик. Расширение и непрекращающиеся трансформации капиталистической экономики являются неотъемлемой частью современной констелляции, как и попытки приспособить капиталистическое развитие к стратегиям государственного строительства. На политическом уровне никакое описание модерности не может игнорировать нацию-государство, породившее новые формы идентичности с новыми механизмами контроля, однако эту картину дополняет демократическая трансформация, которая разворачивается внутри границ нации-государства, но порождает ожидания, выходящие за их пределы. Точно так же характерная для модерности погоня за научным знанием сопровождается противоположными течениями, которые ставят под сомнение его претензии являть собой триумф рациональности и конец иллюзии об [изначально] разумном устройстве мира. Конфликты между Просвещением и романтизмом – как и постоянные попытки их преодолеть – занимают центральное место в культуре модерности.

Но если мы можем легко выявить некоторые ключевые черты модерности, то значение ее образца в целом (его пресуппозиция, импликации и возможные варианты) по-прежнему остается спорным. Разные теории модерности подходят к своему предмету с различных позиций, и до сих пор не было убедительных примеров их объединения. Наиболее многообещающим представляется признание сложности и неоднозначности рассматриваемого явления, что может послужить не только настойчивым вызовом устоявшимся и упрощающим идеям, но и источником альтернативных точек зрения для продолжения дискуссии. Развитие социологической теории в последнее время привело к явному, хотя и не бесспорному, сдвигу в этом направлении. Точнее говоря, изменение взглядов на соотношение единства и многообразия в современном мире открыло новые перспективы для более основательного анализа. Осознание многообразия конфигураций (различных национальных, региональных и потенциально глобальных форм модерности) отражает более четкое понимание множественности уровней и компонентов в формировании обществ модерности. Многообразие вариантов предполагает множество составных частей и способов их соединения.