Цок

— Вы не понимаете, Мари — тихо произнёс он. — Я… Я искал её всю жизнь… и даже дольше. Как объяснить вам, что я должен её разбудить? Иначе…

— Боже мой! Вам же сказали, что она не проснётся, — подошла к нему Маша и уселась рядышком на ступеньку. — Сказали?

— Да, — кивнул тот. — И что теперь делать?

Она помолчала, рассматривая интерьер собственной студии. Всё так. Да. Так… Но чего-то будто бы не хватает… Ох ты…

— То, что умеете, Поль! — воскликнула она и, вскочив на ноги, сбежала вниз.

Схватила брошенную у входа корзинку.

— Пишите картину, Поль! Нарисуйте ей остров. Свой Пиа Пи'а. И оставьте какие-нибудь координаты. По почерку она всё поймёт… Ну? Время, мсье Гоген!

— Но где я его напишу, Мари? Здесь нет ни одного чистого холста? — в недоумении смотрел на Машу живописец.

— Вам, Поль, для картины обязательно нужен холст? — пришло время удивляться Маше. — Вам? Я всегда полагала, что настоящий художник создаст шедевр и на песке. Пальцем. Ошибалась? Краски у вас с собой, мсье Гоген. Кисти тоже. Посмотрите на эту стену!

Маша похлопала ладошкой по белой штукатурке.

— Этого мало? Не подойдёт?

— Вы гений, Мари, — вздохнув, произнёс Поль. — Вы — чудо, посланное мне Провидением.

Гоген оторвался от тахты, спрыгнул с подиума и выхватил у Маши из рук корзинку. Но вдруг замер. Опустил руки.

— А не легче ли просто написать письмо? — спросил он, переводя взгляд со стены на Машу.

— Легче, — кивнула та. — Но письмо ваша Мари может принять за глупый и неуместный розыгрыш. Разве она умеет читать по-французски?

Только сейчас до Маши дошло, что они общаются с Гогеном на одном языке. И прекрасно друг друга понимают. Насколько Маша помнила из прочитанной недавно биографии художника, русским тот тоже не владел. Но и она знала из французского лишь «тет-а-тет», «ранде ву» да «фуа-гра»… Но как тогда? Как?

— Не думай о всяких глупостях, — вновь раздался издали голос Иуру. — Чего не бывает во снах?

Маша улыбнулась. И правда. Чего не бывает? С другой стороны, оставленное во сне послание…

— Я что сказал? — устало произнёс далёкий чернокрылый кудесник. — НЕ забивай голову ерундой. И давайте быстрее! Как дети малые, честное слово! То один, то другой…

— Всё б ничего, но я не владею техникой альсекко, — задумчиво произнёс Гоген.

— Значит, настало время овладеть, — улыбнувшись, ответила Маша. — Начинайте, иначе я сделаю всё сама. И вам потом будет совестно. Сбегайте-ка лучше на кухню, принесите воды.

— Воды? — удивился Гоген. — Вы хотите пить?

— Нет, — сказала Маша, — я хочу развести ваши краски.

— Мари! — наконец рассмеялся Поль. — Я пишу маслом. Мои краски не надо разводить водой. Их достаточно просто смешивать!

— Тогда чего вы ждёте? За дело, — скомандовала Маша и протянула маэстро кисти. — Представьте, что перед вами загрунтованный холст… А я понаблюдаю. Внимательно. Давно мечтала получить мастер-класс у настоящего, признанного живописца. Дадите?

— Буду счастлив, — кивнул Гоген.

Похоже, идея с видом на Пиа Пи'а ему теперь нравилась без оговорок.

— И простите меня за глупость, Мари. Когда человек в отчаянии, он туго соображает. А я…

— Вы получили главное, Поль, — беспардонно перебила его Маша. — Вам дали шанс.

Пока живописец готовил краски и кисти, она сходила в холл за венским стулом. Полагая, что работа предстоит долгая, Маша решила, что удобнее будет наблюдать за ней сидя, а не лезть под руку. Да и вряд ли Гогену нравится, когда под руку лезет кто-то, кто отвлекает от дела.

Вопреки ожиданиям, Поль, работая в новой для себя технике, действовал мастерски. Решительно. Точно. Он сводил краски прямо на полу и, отбросив кисти, наносил их на штукатурку с помощью куска оборванной гардины, намотанной на руку. Широкими мазками. Обалдеть!

— Так скорее, — пояснил он на ходу. — Качество, конечно, пострадает. Но деваться некуда, время слишком быстро уходит.

— Похоже на то, — согласилась Маша, услышав издали птичий крик.

Иуру послал чайку? Или это с улицы? Нет, показалось…

Картина готова была за пару часов. Вот так? Нет, скажите! Так рождаются истинные шедевры?

Нарисованный океан, играющий всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками в лучах заходящего солнца, словно нёс свои медленные волны к явившимся из-под кисти маэстро размытым очертаниям берега. Серо-жёлтая полоса пляжа, усыпанная валунами и громадными раковинами, сливалась с другой — зелёной и живой. Тропический лес. Розовый пеликан, дремлющий на остром камне, опустил клюв к самой воде …

— Оставьте какие-нибудь координаты, — подала голос Маша, когда рисунок показался ей завершенным (еще бы, она ж каждый день на него глядела. Там. У себя дома).

— Ваиру Мати — дитя природы, — ответил Гоген. — Вряд ли она знает систему европейских исчислений.

— Но в таком случае как она найдёт вас? — изумилась Маша.

— Найдёт, — уверенно произнёс Поль. — Она найдёт. Вот по этому знаку.

И он слева-снизу под островом — как бы чуть вдалеке — провёл небольшую чёрную линию. Отошёл на три шага. Вернулся. И поставил под чертой три галочки.

— Что это за клинопись? — засмеялась Маша.