Останавливается на границе ванной, задумчиво разглядывает жалкие остатки уцелевшего за раскрытыми настежь дверцами. Где-то здесь решается и моя недавняя дилемма. Из прихваченного мужчиной и спрятанного прежде в карман – мазь от синяков. Судя по всему, ей-то он и собирается воспользоваться, притом по самому что ни на есть прямому назначению, а не всему тому, что моя многострадальная фантазия успевает мне подсунуть в качестве возможного ближайшего будущего с моим участием. Второй выбор Кая падает на банку с дезинфицирующим раствором и валяющийся в раковине пинцет с хирургическим скальпелем, которые он щедро поливает резко пахнущей жижей, пока я стою и размышляю на тему того, наслаждаться ли тем, как он сдохнет от заражения среди всего этого безобразия, занимаясь самолечением, или же всё-таки помочь.
Однажды уже помогла…
Самой себе проблем нажила.
Если его не станет, одной серьёзной проблемой меньше.
Ведь так?
Вот только менее больно смотреть на него не становилось.
Что сказать, дура я…
– Давай помогу, – вздыхаю, в продолжение своих мыслей, сокращая расстояние между нами.
Чем и заслуживаю встречный тяжёлый оценивающий взор. С явным сомнением в моей адекватности, а также подозрением в откровенном сумасшествии.
– Действительно поможешь? – мрачно отзывается Кай. – Или прирежешь.
Поджимаю губы и молчу. К тому же забрать инструменты, несмотря на сказанное, он позволяет. Как и позволяет справиться с тем, чтобы убрать торчащие с краёв раны уже бесполезные нити. Заново наложенная повязка выглядит куда лучше, странным образом немного успокаивает мои расшатавшиеся нервы, хотя вряд ли меня можно признать специалистом по этой части. Зато теперь я удостоверяюсь наверняка, зачем ему та мазь. Остатки точно такой же я нахожу среди разбросанного в спальне мусора. Открутив крышку новой, выдавливаю понемногу, размазывая средство по особо повреждённой коже рядом с наложенной повязкой, пока всё такая же мрачно молчаливая жертва моего случившегося приступа добродетели стойко терпит, ни звука больше не проронив, упираясь обеими руками в край раковины, наблюдая за всеми моими манипуляциями через зеркало, висящее перед ним. Сама стараюсь поменьше смотреть на мужчину в ответ. И почти не думать о том, каким же дьявольски горячим и твёрдым он вновь ощущается под кончиками моих пальцев, даже если касаться совсем невесомо.
А после того, как заканчиваю:
– Тебе нужен врач, а не вот это вот всё, – роняю устало, отступая назад. – Или тебе жить надоело?
Зря спрашиваю. Временное перемирие закончено.
– А тебе? – разворачивается и возвращает меня к себе ближе.
Шершавые пальцы ложатся на затылок, забираются в волосы, собирают их и заново притягивают ближе к нему. Опять прожигает меня своим злым и яростным взором, глядя сверху-вниз.
– Тебе тоже жить надоело? – добавляет он сквозь зубы. – Зачем ты вмешалась? Допустим, я поверю в то, что ты не имела ни малейшего понятия о том, что происходит. Но думаешь, тебе реально по силам расплатиться за все грехи своего отца? Несмотря на всё то, что он сделал? Или в самом деле решила, раз я тебе должен, то этот мой долг перед тобой зачтётся в счёт его жизни? Ни хера не зачтётся. Даже не надейся.
Он дышит шумно и тяжело. Как и я. Здесь и сейчас просто дышать – тоже сложно. В моей голове снова раздрай. Слишком много сил уходит на то, чтобы справиться с этим. Пусть и очень хочется напомнить о том, что за всё былое мы с ним квиты, никто из нас никому ничего не должен, всё равно не отвечаю.
Да и не нужно оно ему вовсе…
Судя по всему, пора открывать новый счёт:
– Ты спрашивала, чего я хочу, – продолжает Кай. – Я хочу, чтобы Рейнард Вайс корчился от боли, страдал и рыдал, как сопливая девчонка, мечтая сдохнуть. Долго. Мучительно. До тех пор, пока я сам не решу прекратить всё это. Ты можешь мне это дать? Тогда всё закончится, как ты того просишь, – умолкает, но ненадолго. – Но ты не можешь мне это дать, – сам же отвечает на свой вопрос. – Всё, что ты можешь – это получить отсрочку для него. Да и то потому, что твоё присутствие рядом со мной для него та же самая пытка, и даже похуже всего остального, с учётом того рвения, с которым он тебя оберегает от всего того дерьма, что его окружает. И, раз уж так вышло, что ты эту отсрочку получила, я тоже воспользуюсь ей. Сполна. И буду пользоваться до тех пор, пока не надоест. Буду пользоваться
В горле застревает ком. Язык будто к нёбу прилипает, немеет и утрачивает способность шевелиться, как и я сама, пребывающая в капкане его жестокой хватки и жестоких слов.
– Я спрашиваю, поняла? – нетерпеливо и с нажимом повторяет он, не дождавшись от меня ответа.
– Поняла, – то ли вслух произношу, то ли про себя.