Получив красноречивую тишину вместо ответа, он ничуть не смутился. Тряхнув снежными волосами, он продолжил путь. Правда, световой шар теперь висел практически у ног Мелеты. Шаги Рейнольдса при этом, кстати, менее уверенными не стали. Видимо, маги, в самом деле, видят в темноте. Или же отлично её чувствуют.
Мелета вчера увидела в стеклянном мире свое сердце. Что и где увидел Рейнольдс?
Молчание окутывало их, словно саван. Становилось тяжело дышать, не хватало воздуха от напряжения. Оно растекалось по коже горьким медом — липким, неприятным, слишком тягучим. Хотелось дернуть плечами, дабы сбросить…но не выходило. В этом молчании было нечто зловещее, какая-то тайна колдуна, которая вчера вечером навсегда изменила его, поставив крест на не успевшей начаться дружбе.
— Ты нашла что-то о людях, которые могут видеть наш мир? Покопалась в архивах? — Рейнольдс говорил спокойно. На него ничего не давило? Он не ощущал напряжения, которое насквозь пронизывало их? Если так, тогда он, в самом деле ледяной.
— Нет, — конечно, нет!
Вчера её слишком огорошила мысль, что собственное сердце несправедливо поступило с ней, выбрав в качестве симпатии колдуна с наиболее сложным характером и весь вечер, да и большую половину утра, Мелета посвятила решению проблемы как жить с раздвоением эмоций и пониманий. Ведь даже если сердце не ошибалось, это не означало, что она собирается терпеть подобные капризы. Рейнольдс Ратценберг не тот самый, нет, и не будет им, по справедливости стоит добавить, что он совсем и не стремится к подобной роли, потому чувствам лучше не пытаться брать вверх над головой. Они все равно проиграют.
— Почему?
О, сегодня это, пожалуй, наиболее актуальный вопрос. Почему Призрак ведет себя так странно? Почему сердце выбрало его? Почему он избегает их контактов? Почему его глаза окаменели за ночь? Почему? Почему? Почему? Сотни «почему» с её стороны и не единого ответа. Так стоит ли отвечать Рейнольдсу?
— Была занята, — коротко, лживо и… не очень убедительно.
— На кону существование двух миров, а ты… «была занята»? — он, казалось, не поверил собственным ушам.
Музе показалось, что на секунду колдун весь вспыхнул алым пламенем ярости, хотя так и не бывало. Банальная игра темноты с недостаточным количеством света.
— Знаешь сколько людей погибло вчера, Мелета? Знаешь сколько за один проклятый вечер сошло с ума или покончило жизнь самоубийством, потому что в их жизнях перестало хватать вдохновения?
Он резко повернулся. Его голос звучал зловеще, словно пассакалия до минор Иоганна Себастьяна Баха, а недавно неживые глаза прямо-таки горели неестественным голубым пламенем.
— Триста восемьдесят два. Представляешь? Из них — пятьдесят четыре несовершеннолетних. Ещё четыре дюжины начали принимать наркотики по той же причине. Трое Теней Хаоса устроили побоище, потому что Призраки не смогли их вовремя остановить, были слишком заняты защитой муз… Грань между мирами стала тоньше на одну десятую миллиметра… у фей стали тускнеть крылья… а ты мне заявляешь, что «была занята»?!
Что ж, Мелета, теперь ты знаешь, что у него за мысли в голове. Желания сбываются чаще, чем, кажется, однако приносят ли они счастье — другой вопрос. Он, в самом деле, живет под грузом подобных фактов всю жизнь? Каждое утро его начинается со сводки происшествий, в большей части которых винят клан боевых магов, ведь они — первые защитники? В его памяти эти жуткие числа идут столбцами? Тут не только глаза могут окаменеть.
— Ты говоришь так, будто я виновата во всем происходящем, — хотелось закрыть уши, не слышать, не отвечать. Молчать. Но она говорила, упрямо вздернув подбородок.
— Нет. Но ты не сделала ничего, чтобы дать нам хоть минимальный шанс если и не спастись, то продержаться чуть дольше. Выиграть время.
— Спасать — это по вашей части, Призраки. На Парнасе траур, не слишком корректно было идти в библиотеку.
— О да, это самое время думать о правилах приличия, — ядовито прокомментировал Рейнольдс.
Будто имел на это право. Кто бы её высмеивал, так точно не человек, с сегодняшнего дня вдруг прикинувшийся паинькой! Если бы правила для него не значили ничего, они бы не стояли в темном коридоре на полпути к алхимикам ради туманного заклинания.
— Вы не вернете своих сестер, зажигая свечи. И уж точно не поможете волшебникам, оплакивая их сородичей.
— Каждый делает по возможности…
— Ты могла сделать больше. У тебя для этого были все ключи в руках, — Рейнольдс будто хотел добавить больше, но оборвал сам себя. Махнув рукой, пошел дальше. Он больше не проронил ни слова.
Мелета за последний отрезок дороги успела проклясть себя бесконечное количество раз. Ей же всего девятнадцать! И она была так напугана неожиданным признанием, посланным стеклянным миром, что весь мир сузился до масштабов Рейнольдса Ратценберга.
— Итак, добро пожаловать в мир алхимии, — дойдя до двери, вдруг заявил колдун почти весело. Перемена в его настроении удивляла.
Странно, что для входа к столь таинственным и могучим умам было достаточно простого нажатия на ручку. Никаких тайных ритуалов, выплясываний или поиска нужных кирпичей.